Обсидиановая комната. Линкольн Чайлд

на посадку.

      Послышался треск помех.

      – Девятка-семерка-браво, четыре-четыре-пять-два, ваша полоса три. Точка установления связи с диспетчерской службой девять.

      – Посадочная полоса три, девятка-семерка-браво, – сказал Боуман и повесил микрофон.

      В тот же миг Проктор схватил микрофон и, отойдя настолько, чтобы пристегнутые пилоты не смогли дотянуться до него, нажал кнопку передачи.

      – Диспетчерская Гандера, – быстро проговорил он. – «Лирджет сорок пять», повторяю, «Лирджет сорок пять», бортовой номер LN303P, прямо сейчас приземляется на третью полосу. Задержите самолет на рулежной дорожке.

      Несколько секунд рация молчала, потом ответила:

      – Диспетчерская Гандера. Повторите.

      – Задержите «лирджет», бортовой номер LN303P, – сказал Проктор. – Не позволяйте пассажирам выйти. На борту заложник.

      Боуман и Крисп поспешно расстегивали ремни.

      – Кто говорит? – спросил диспетчер. – Это не полицейская частота.

      – Я повторяю: на борту заложник. Сообщите властям.

      – Любая просьба такого рода должна делаться по полицейскому каналу. Вы поняли, тройка-девятка-семерка-браво?

      Боуман шагнул к Проктору с мрачным выражением на лице. Он без слов протянул руку к микрофону.

      Проктор хотел сказать еще что-то, но, уже начав говорить, понял, что его попытка не удалась. Он уперся в стену канадской бюрократии, чего и следовало ожидать.

      – Отдайте мне радио, – велел Боуман.

      В этот момент радио снова затрещало:

      – Тройка-девятка-семерка-браво, вы меня поняли?

      – Вы только добьетесь того, что самолет будет захвачен, – сказал Боуман. – И не тот, который вы преследуете. И нам придется нести ответственность.

      Проктор помедлил. Стрельнул глазами в сторону своей сумки, висящей на спинке одного из пассажирских сидений.

      – И что вы собираетесь сделать? Застрелите нас? – спросил Боуман. – Это кончится только тем, что самолет разобьется. Отдайте мне радио.

      Проктор без слов протянул ему микрофон.

      Боуман быстро поднес его к губам:

      – Говорит тройка-девятка-семерка-браво. Игнорируйте последнее. Пассажир проник в кабину.

      Голос из диспетчерской Гандера ответил:

      – Вас понял. Помощь при посадке понадобится?

      – Ответ отрицательный. Пассажир немного навеселе. Мы его выставили из кабины и заперлись.

      Вешая микрофон, Боуман не сводил глаз с Проктора, потом вернулся на свое сиденье.

      – Это говорили ваши сорок тысяч, приятель, – сказал он. – Иначе мы бы сдали вас полиции за такой трюк.

      Проктор ответил ему таким же пристальным взглядом и вернулся на свое место. Он сделал все, что мог, и его последнее действие было ошибкой. Его рассуждения оказались неверны. Он не был ни полицейским, ни федеральным агентом. Он не мог принудить власти к действию, в особенности власти чужой страны, глупо было даже пытаться. Ему придется самому