Викинги. Потомки Одина и Тора. Гвин Джонс

мы, к сожалению, знаем не больше. Харальд Прекрасноволосый пытался разработать свою систему созыва ополчения (корабельного и сухопутного) с помощью округов; не исключено, что он при этом опирался на опыт датских правителей, властвовавших в Вестфольде и на восточном берегу Осло-фьорда. Скандинавы успели познакомиться и с нововведениями короля Альфреда, столь искусно защищавшего от них английские земли. Харальду Прекрасноволосому приходилось оборонять побережья от изгнанников-викингов, приплывавших из-за моря грабить свою бывшую родину. Хакон, как сообщают источники, продолжил начатое, но в его времена основная угроза исходила с юга, от Дании. Чтобы противостоять ей, Хакон ввел в действие схему оповещения с помощью сигнальных огней и разделил «все населенные земли от моря и так далеко, как поднимается лосось» на skipreiSur, корабельные округа, подобные датским skipagn и шведским skipslag. Трудно сказать, насколько действенной была эта практика и насколько она обеспечивалась законами или политическими мерами. Очевидно, она складывалась постепенно, и хотя любой северный конунг, чьи честолюбивые замыслы выходили за рамки наследственных владений, мечтал созывать по своей воле флот и войско и собирать провизию и деньги для войны, реально такая возможность появилась лишь в начале XI в. Свейн и Кнут блестяще воспользовались ею для завоевания Англии. Также следует заметить, что термин «ледунг» (leiSangr, дат. leding), употребляемый в поздних источниках, применительно к эпохе викингов представляется большой натяжкой, а точнее, введенным по аналогии анахронизмом. То же касается и употребления слова «хирд» (шгб) для обозначения личной дружины конунга или знатного властителя.

      Данов, однако, не смутили ни законы, ни сигнальные маяки, ни корабельные округа. Харальд Синезубый имел право претендовать на норвежские земли, а в 955 г. ему выпал случай этим правом воспользоваться. После того как Эйрик Кровавая Секира погиб в битве при Стейнморе в Нортумбрии (954 г.), его вдова Гуннхильд с сыновьями бежала в Ютландию, чтобы искать помощи у своего брата Харальда. С точки зрения матери, справедливость требовала вернуть Норвегию ее сыновьям, а дяде в этой ситуации разумно было поддержать племянников. К сожалению, о Гуннхильд мы практически ничего не знаем, поскольку ее образ в письменных источниках намеренно искажен: нам предстает расчетливая, жестокая, упорная в своей любви и ненависти женщина-разрушительница, чьи сыновья буйны, самовольны, вероломны и храбры. Самые нелицеприятные из этих эпитетов почерпнуты из сочинений исландских историков XII–XIII вв., в том числе Снорри Стурлусона. Возможно, описывая в «Круге Земном» и «Саге об Эгиле» Эйрика, Гуннхильд и их сыновей, Снорри просто мстил противникам своих любимых героев[48]. Старший сын Эйрика, Харальд Серая Шкура, был, очевидно, человеком твердым и властным. Заручиться поддержкой Харальда Синезубого не составило труда: перспектива сместить сильного, дальновидного и порой весьма воинственного Хакона руками его соперников ему нравилась, тем более что приход

48

В чем причина столь враждебного отношения исландской традиции к Гуннхильд, Эйрику Кровавая Секира и его сыновьям, не слишком понятно, но в двух названных сочинениях Снорри Стурлусона эта неприязнь проявилась в полной мере. У Снорри отцом Гуннхильд становится не датский конунг Горм (как было в реальности), а Эцур Рыло из Халогаланда, и Эйрик встречает ее в Финнмарке, в доме колдунов, куда она пришла учиться волховству. Гуннхильд помогает Эйрику убить своих наставников, и он берет ее в жены. Впоследствии, из-за своих неуемных амбиций, она стала проклятием для мужа, сыновей и для всей Норвегии. Как любая красотка колдунья, Гуннхильд до старости влюблялась в прекрасных юношей, особенно (согласно исландским источникам) в молодых исландцев, и многие из них платили за эту любовь своим благополучием, надеждами, а то и головой. Каким образом она ухитрялась при этом хранить верность супругу, ни одна сага не объясняет. Сам Снорри, хотя и не жалеет черных красок, тем не менее явно поддается очарованию образа, созданного его воображением. Его Гуннхильд – зловещая фигура, но она воистину дама королевского достоинства. Как мог создатель «Саги об Эгиле» объяснить столь печальный факт, что его героические предки проиграли битву и отправились в изгнание? Разумеется, здесь не обошлось без колдовских чар и ужасных злодеяний. Нескольких неясных намеков, содержавшихся в преданиях, оказалось достаточно, и нам остается только гадать, кто именно из родичей и окружения Снорри реально послужил прототипом Матери Конунгов. Ибо, честно говоря, едва ли Эйрик, Гуннхильд и их сыновья, с их жадностью, жестокостью, хитростью и честолюбием, так уж сильно отличались от тех, кто дрался с ними в Норвегии за титулы и богатства.