Французская жена. Анна Берсенева

нет! Я… Я их… Я их отдала-а…

      И тут она разрыдалась наконец в голос, не сдерживаясь и не таясь – так, как собиралась разрыдаться только дома в одиночестве.

      Впрочем, и здесь было все равно что в одиночестве – никто ей рыдать не мешал. Феликс молча сидел на табуретке, напротив через стол. Когда Нинка на секунду подняла глаза, то увидела, что он смотрит в окно и его взгляд при этом совершенно бесстрастен.

      Ей стало противно. Ревет при чужом равнодушном человеке… Совсем уже! Она последний раз всхлипнула и вытерла слезы.

      – Кому отдала? – спросил Феликс.

      По его тону и виду было понятно, что он просто пережидал, когда Нинка отрыдается и станет способна внятно отвечать на вопросы.

      – Вольфу, – понуро ответила она. – Ну, байкеру тому. – И совсем уж по-дурацки объяснила: – Я его люблю… любила.

      – И поэтому ему деньги надо было отдавать? Он что, альфонс?

      – Нет, ты что! – воскликнула Нинка. – Просто… Ну, он меня бросил. То есть, в смысле, мы решили расстаться, – поспешно поправилась она. – А я знала, что ему нужен новый байк, потому что он старый разбил. И когда мы с ним за расставание выпивали… В общем, у меня стало такое настроение, что хотелось сделать чем хуже. Себе – чем хуже. И… В общем, я ему деньги отдала. Все, которые у меня на Францию были. Назло себе. Ну, ты этого все равно не понимаешь.

      Она махнула рукой и уткнулась носом в колени, на которые был натянут подол майки.

      – Почему же не понимаю? – усмехнулся Феликс.

      – Потому что этого ни один нормальный человек не поймет.

      – А себя ты, конечно, считаешь не нормальной, а исключительной. И очень этим гордишься.

      Нинка хотела было возразить, что ни капельки она не гордится… И вдруг поняла, что он сказал правду. Она не то чтобы гордилась, конечно, а… Ну да, гордилась! Всю жизнь гордилась тем, что способна на лихие поступки.

      – Байкер твой не дурак, однако, – заметил Феликс. – Ловко использовал.

      – Что использовал? – не поняла Нинка.

      – Да дурость твою детсадовскую. Хотя, с другой стороны, кто бы не использовал? Домашняя девочка захотела в Достоевского поиграть, пачку денег швырнуть в камин. Ну так и пусть убедится, что деньги в камине имеют обыкновение сгорать. Убедилась?

      – Да… – выдавила из себя Нинка.

      – И много денег было?

      – На билет до Парижа. И на полгода во Франции.

      – А что ты собиралась делать во Франции?

      – Жить. Учиться.

      – Чему?

      Это было немножко странно, что он вот так вот спросил – чему? Как будто во Франции обычно учатся какому-нибудь ремеслу: класть печи или тачать сапоги.

      – Просто учиться. Язык изучать в Сорбонне, – ответила Нинка. – Меня уже зачислили. По гранту.

      – Понятно. Слушай, а ты не хочешь взять во Францию меня?

      Нинка так удивилась, что даже перестала судорожно натягивать майку на голые колени.

      – Тебя?! – Правда, она тут же взяла себя в руки и насмешливо поинтересовалась: – А за каким членом ты мне там сдался?

      – Не волнуйся, ты меня там не увидишь.