Французская жена. Анна Берсенева

кивнула на мальчишку. Дама улыбнулась. Судя по возрасту, она приходилась бесцеремонному Жан-Люку бабушкой.

      – О нет, – покачала она головой. – Он только что пообедал. Просто он невоспитанный. Вы позволите присесть?

      Нинка кивнула. Дама села на соседний стул и усадила рядом с собою Жан-Люка. Он сразу же с любопытством завертел головой. В его черных блестящих глазах выражалось одно отчетливое желание: сотворить еще какую-нибудь вредность. В его внешности было что-то от негритенка; Нинка только теперь догадалась.

      – Ты получишь пирожное, если будешь сидеть спокойно, – сказала дама. – И извинись перед мадемуазель…

      – Нина.

      – А меня зовут Луиза Фламель. Жан-Люк вам уже представлен – он мой внук. Мы рады знакомству с вами.

      Жан-Люк никакой радости от знакомства не выражал, так же как и намерения извиниться. Нинка думала, что бабушкиной просьбой дело и ограничится, но мадам Фламель оказалась настойчива. Как только гарсон поменял скатерть, принял у нее заказ и отошел от стола, она сказала, глядя на внука выцветшими голубыми глазами:

      – Ты разве не слышал? Я попросила тебя извиниться перед Ниной.

      – Извини, – недовольно пробормотал Жан-Люк.

      Видимо, желание получить пирожное оказалось в нем сильнее невоспитанности.

      «Как собачка в цирке, – весело подумала Нинка. – Чего не сделаешь за кусок сахара!»

      – Я в его возрасте тоже за шоколадку удавилась бы, – успокоила она мадам Фламель. – От меня все сладкое прятать приходилось, иначе я и ела бы, и ела, пока не лопнула бы, наверное.

      – Да, все дети любят сладкое, – кивнула та. – У вас прекрасный французский.

      Вероятно, таким вежливым образом она интересовалась, откуда ее новая знакомая прибыла в Париж.

      – Я из Москвы, – сказала Нинка. – В Сорбонне французский изучаю и у тети здесь рядом живу. На улице Монморанси.

      – О!.. – радостно воскликнула мадам Фламель. – Так вы племянница мадам Мари Луговской?

      – Да, – удивленно кивнула Нинка.

      «Деревня у них какая-то в этом Марэ», – подумала она.

      – Мари говорила, что должна приехать племянница из Москвы, – объяснила Луиза Фламель. – Она так радовалась, когда выяснилось, что у нее есть родные в России. Здесь ведь у нее была только одна родственница, в Ницце, и та дальняя, кажется, двоюродная тетя ее матери, и умерла лет пять назад. И вдруг – две родных сестры, их дети, внуки! Ведь это прекрасно, – заключила она.

      – Ну да, – вяло согласилась Нинка.

      Саму ее наличие родственников нисколько не вдохновляло. Парижское одиночество принесло такую неожиданную, такую будоражащую радость, что ей хотелось разобраться с этим новым чувством, а не возвращаться к старым.

      Разговаривать с мадам Фламель было в общем-то не о чем. Старушка и старушка, таких в Париже называют «коксинелль» – божья коровка. Что у Нинки с ней общего?

      Гарсон принес две чашки кофе – мадам Фламель все-таки заказала и для Нинки. Перед Жан-Люком