Пока смерть не обручит нас 2. Ульяна Павловна Соболева

смерть. Но тогда я знал, с кем воюю, знал, откуда пришла смерть, и не боялся ее оскала. А сейчас она поселилась во мне и собралась отнять Элизабет моими руками.

      Я влил в себя столько вина, что казалось уже не должен ничего соображать, но голова оставалась ясной, а внутри происходила война, апокалипсис с несовместимыми с жизнью разрушениями. Я весь разламывался на осколки, и эти осколки осыпались к моим ногам. Жалкий идиот, ступивший в болото собственными ногами. Какими силами ада я проклят и обречен любить эту суку? Рядом со мной одна из красивейших женщин Королевства, и она готова стоять на коленях, вымаливая у меня хоть крупицу благосклонности, а я? А я стою на коленях перед ведьмой Блэр и вымаливаю эти крупицы у нее. Вымаливаю, отдираю с мясом, заставляю. Да что угодно, лишь бы быть с ней рядом.

      Внизу зудит толпа, как разворошенный улей, как гнездо, кишащее змеями. Они предвкушали ЕЕ смерть. А я не мог быть тем, кем являлся до того, как приволок ее в свой замок. Бескомпромиссным и жестоким, кровавым герцогом Ламбертом. Так меня называли. Кровавый Морган. Мою женщину собирались сжечь. Там внизу на шатком эшафоте, привязать к столбу и превратить в кучку пепла все то, что являлось смыслом моей жизни.

      Я потерял слишком много, я так долго жил без веры в завтрашний день, я так пропитался ненавистью и жаждой мести, что она, та, кого я так яростно презирал, стала этим самым смыслом… Наверное, потому что она была единственной, кого я любил. Единственной живой из всех, к кому я испытывал это чувство, и, пожалуй, к ней оно было самым жгучим и безжалостным. И все… все вокруг стали в этот момент врагами. Они собирались отнять ЕЕ у меня. Но сильнее всех я ненавидел саму Элизабет. Ненавидел за то, кем она являлась, ненавидел за то, что об этом прознал король, и ненавидел за то, что люблю ее.

      Тучи приближались, закрывая собой макушки елей, наползали на Адор, как и тьма в мою душу. Сжимаю горлышко бутылки и заставляю себя снова и снова слышать это проклятое имя ее голосом «Мишааа». А потом ее ядовитое «люблю» не мне… а ему. Какому-то ублюдку из ее прошлого, какому-то блэрскому проходимцу или…или монаху. Кто он? Это он научил ее всему? Он трогал ее тело? Его она ублажала, стоя на коленях, он научил ее губы так искусно… ооо, мать вашу, я сейчас сдохну, представляя ее с другим безликим любовником. И девственная плева ни черта не стоит, ведь предаваться разврату можно как угодно.

      От одной мысли об этом я рычал и бил кулаками о железные решетки, сбивая в кровь костяшки пальцев. Найду тварь и буду резать на куски. А потом подарю ей каждый из этих кусков. Пусть гниют прямо в ее спальне и покрываются червями! Мне казалось, что там из черных туч на меня смотрит сам дьявол и смеется оскаленным ртом надо мной и над моим безумием.

      Пусть все это закончится сегодня! Пусть все сгорит и закончится!

      Внизу раздался грохот, и бревна покатились по земле, их снова собрали и сложили вокруг эшафота. В дверь постучали.

      – Все вон! – рыкнул я и сделал несколько глотков из бутыли, чувствуя, как хочется спуститься вниз и сжечь всех тех, кто складывают там это пристанище смерти для нее.

      – Его Величество велел просить вас расписаться на приговоре.

      – Заходи. Положи на стол и убирайся!

      И ни черта я не могу сейчас. Какая сука выдала тайну? Какая тварь рассказала Карлу об Элизабет? Ведь никто не знал. Только Гортран. Если он предал меня, я не пощажу его. Проклятый дядя, он знает, что я не могу отказаться, знает, что от меня все ждут этой подписи, ждут моего вердикта. Каждый из этих людей внизу хочет и жаждет мести. Не получил ее и решил уничтожить, чтобы утереть мне нос. Ведь я не уступил и не отдал ему то, что он захотел. Гортран был прав.

      Передо мной лежит пергамент и перо с чернилами, а я все так же смотрю на тучи, пронизываемые огненными нитями.

      – Убирайся, не стой над душой. Подпишу и сам отдам. Пшел вон!

      Буквы пляшут перед глазами, и перо хрустит между пальцами…

      ***

      Спустился к ней вниз… Не знаю зачем, не знаю, в какой дьявольской надежде и на что. Красивая, ядовитая гадина, поработившая меня настолько, что я сам на себя уже не похож и не знаю, являюсь ли теперь собою. Что это, если не чары? Может, все правы: Элизабет Блэр – ведьма. Или я нахожу оправдание своему предательству, своей страсти к дочери убийцы моей матери, брата и сестры, к дочери того, кто истребил почти весь мой народ, и сейчас… ее руками пытается завершить начатое. Кто он, если не сам Сатана, а она не дочь исчадия ада? Какими адскими силами из всех женщин мира я выбрал именно ее?

      Как ангел… во всем белом, испачканная грязью, кровью, растрепанная с засохшими слезами на щеках. И сердце сжимается от невыносимой любви к ней.

      Бросилась ко мне. А как же иначе? Жить-то хочется. И мне хочется. Смотрю на нее и понимаю, что в этой хрупкой девчонке заключается моя жизнь и моя смерть. И в глазах зеленых мое лицо отражается, искаженное болью. И я понимаю, что готов ради нее на все… пусть только скажет, пусть солжет мне, пусть пообещает то, чего я так долго не ведал. Пусть скажет, кто такой этот Миша… пусть назовет этим именем собаку, слугу, нерожденного брата, коня, крысу. Пусть убедит меня в какой-то самой абсурдной