У ангелов нелетная погода. Татьяна Батенёва

что, не срика, по-твоему? – Нателлка уперла руки в бока, ее агатовые глаза пылали гневом. – Это значит негодяй, мерзавец! Химар, придурок! Надо написать командиру части, надо найти его и заставить!

      – Заставить что? – тихо спросила Лариса. – Любить меня? Или ребенка? Заставить невозможно, как ты не понимаешь?!

      – Тогда делай аборт, на кой тебе такое счастье? Куда ты с ребенком – домой, к маме? Вот ей будет радость! – Нателла села рядом, обняла подругу за плечи.

      – Ни за что. – Лариса тихонько высвободилась из ее рук. – Ребенок будет мой. Я не могу его убить, понимаешь?

      За последующие месяцы Лариса сделала невозможное. Она перевелась на вечернее, хотя в учебной части делали большие глаза: как это, пятикурсница, отличница, именная стипендиатка – и уходит с курса неизвестно зачем? Она устроилась на работу дворником, получила служебную комнатку в старинном флигеле на задворках факультета. По утрам, надев страшный бушлат и до бровей повязавшись платком, мела дворы. По вечерам подрабатывала перепечаткой студенческих курсовых и дипломных работ на машинке, которую Нателла принесла ей из дома, наплетя родителям, что Лариса пишет книгу. Мама только покачала головой: надо же, Ларочка, какая умная девочка, счастье матери, не то что ты, легкомысленная птичка-цитик!

      А Лариса копила деньги – она решила, что не станет обременять мать, сможет протянуть какое-то время после родов, а там получит диплом, устроится на работу по специальности. Но все получилось не так, как она планировала.

      Роды оказались тяжелые, ей сделали кесарево сечение, малышка была беспокойной, крикливой, не спала ночью… Пришлось звонить маме, просить помощи.

      Едва пережив шок – дочка-умница, и вдруг такое с ней приключилось, – мама приехала и целый месяц самоотверженно ухаживала и за внучкой, и за дочерью. Предложила забрать Анечку к себе, в Иваново, чтобы Лариса смогла закончить институт, как все, устроиться на хорошую работу. Но та решительно отказалась: братишка заканчивал школу, мать работала, до пенсии ей еще два года, а на ту пенсию, которую брат получает за отца, сильно не разбежишься. «Продержусь, мам, не расстраивайся», – твердо сказала Лариса.

      Нателка не выдержала, проболталась матери о ситуации. Тихая Гоар Аветисовна плакала и сокрушалась: бедная девочка, хехч ахчик! Пусть поживет у нас, если надо, мы с бабушкой поможем. Но Лариса и от этой помощи отказалась – не могла обременять и щедрое семейство Григорянов, которые без того делали для нее много доброго.

      Анечка фактически росла как «дочь полка». Когда Лариса ходила на консультации и экзамены, с малышкой по очереди сидели подруги-однокурсницы, больше других – Нателла и Машка. Они делились с Ларисой тем, что привозили из дома, – кто картошкой, кто вареньем или домашними консервами. Машкины родители присылали коробки соленой и копченой рыбы.

      Иногда добровольной няней бывал даже насмешник Фимка Краснянский, которого, впрочем, почти всегда сопровождала Сонечка. Фимка протягивал малышке