Последний самодержец. Вячеслав Александрович Яцко

За телегой шла сгорбленная старушка. Прибавив шагу, он без труда догнал скромную процессию. Царь снял шляпу и, перекрестившись, спросил:

      – Кого же это хоронят бабушка?

      – Да солдата, барин, солдатика, – ответила старушка, как видно, не узнав царя. – Жил у меня, снимал комнату, ни кола, ни двора, ни родных. Помер в одночасье, вот сама и хороню.

      – Русскому солдату царь – отец, – сказал Николай и пошёл за гробом. Прохожие при виде императора стали присоединятся к процессии. На кладбище пришло уже несколько сотен человек.

           "Все ясно, – подумала Лена, прерывая поток воспоминаний Нелидовой, – похоже, его императорское величество – очень даже достойный человек". Она стала копаться в своей собственной голове, стараясь выскрести всё, что ей известно об эпохе Николая Первого. "Что-то же нам рассказывал профессор на лекции по истории медицины в России?…Ага, вот: становление клинической медицины, при университетах создаются клиники…начинается ведение так называемых "скорбных листов", т.е. историй болезней…началось преподавание паталогической анатомии…противоборство русской и немецкой партий… Лейб-медик императора Арендт. Но сейчас личный врач императора – Мандт. Во время эпидемии гриппа Николай заболевает, Мандт его лечит по своей атомистической методе, в результате больной умирает от крупозной пневмонии и абсцесса лёгкого. Но это было в феврале, а сейчас январь". Балашовой стала понятна миссия, которую на неё возложила судьба.

      – Представьте, Ваша милость, – рассказывала Катенька, выливая воду из кувшина на руки Балашовой, которая аккуратно мыла лицо, склонившись над тазиком, – вчера вечером Палаша Матвеева, уборщица, в Малахитовом зале нашла пуговицу, такую красивую, блестящую. Хотела себе сначала забрать, но потом показала Максиму Ивановичу. А тот посмотрел и говорит:"Это ж брильянт!" и пошел к Даниле Григорьевичу. А тот записал себе находку в камер-фурьерский журнал и доложил самому князю Николаю Васильевичу.

           Девушка замолчала, явно ожидая, что её попросят о продолжении.

           "Максим Иванович – это гоф-фурьер Михайлов, – всплывало в голове у Лены. – Данила Григорьевич – камер-фурьер Бабкин, князь Николай Васильевич – обер-гофмаршал Долгорукий". Она взяла тонкое льняное полотенце, промокнула лицо и вытерла руки.

      – Постой, Катя, – сказала она вслух. – Это какая же Палаша? Не дочь ли Никодима, моего лакея?

      – Да, конечно, она и есть, – обрадованно подтвердила Катенька.

      – И что князь?

      – Ах, сейчас я принесу платье из гардеробной, – Катенька скрылась за дверью в боковой стене и появилась снова, неся в руках ворох одежды, которую положила на верх ширмы. Не заходя за ширму, она подала Лене шелковые чулки и дневную сорочку. Согласно этикету смотреть на голое тело было неприлично даже для обладателя этого тела, не говоря уже о посторонних. Балашова привычным, отработанным движением начала натягивать чулки, закрепляя их на ноге подвязками. Затем