Любовь вне закона. Сергей Майдуков

остается пакостью, как ее ни назови.

      Эксперт Фельдман состроила мину, означавшую, что уж она-то никогда бы не позволила себе ничего подобного. Правда, шевельнувшаяся бровь намекала на некоторые вольности, допустимые в отношениях с очень близким, очень дорогим мужчиной, однако распознать сигнал смог бы только чрезвычайно наблюдательный человек, каковым кинолог не являлся. К тому же его внимание было поглощено рассказом Деева, изобилующим весьма яркими и правдоподобными подробностями. Заслушался даже Величко, закончивший работу в холле. Правда, он не удержался от искушения поддеть начальника, припомнив ему эпизод с банковской картой:

      – То, что здесь была девушка, не факт, а допущение, – произнес он с умным видом, как бы в пространство, ни к кому конкретно не обращаясь.

      Деев реплику мимо ушей не пропустил, отреагировал моментально.

      – Я оперирую фактами, лейтенант, – сухо сказал он. – Вот, – он снял со спинки дивана длинную волосинку. – И вот, – находки были протянуты Фельдман, уже приготовившей для них отдельный пакетик. – И вот, – Деев заглянул в пепельницу. – Мы имеем следы помады на одном из окурков, а покойники, как можно убедиться, женской косметикой не пользовались.

      Пристыженный Величко присел в сторонке и продолжил составление акта осмотра места происшествия. Эксперт Фельдман вооружилась пинцетом и принялась собирать окурки. Кинолог и его пес заняли такую позицию, чтобы беспрепятственно разглядывать ее сзади. Кашин и Деев расхаживали по комнате, заглядывая в книги, шкафы и за картины на стенах.

      Только покойники ничего не делали. Все, что им осталось на этом свете, так это гнить и разлагаться.

      Глава вторая. Под особым контролем

      Пампурин раздраженно отставил чашку и, хмурясь, уставился на дочь.

      – Опять не пойдешь? У тебя два зачета с прошлой сессии не сданы. Не пора ли за ум взяться? Одни гульки на уме. По-твоему, мы твое обучение оплачиваем, чтобы ты могла по ночам шляться неизвестно где?

      – Валера! – укоризненно воскликнула жена. – Девочка больна.

      – Не вмешивайся, Маша! Вечно ты за нее заступаешься!

      – Как же мне за нее не заступаться? Она моя дочь.

      – Моя, между прочим, тоже. Но это не дает ей повода отлынивать от занятий.

      – Никто не отлынивает! – Наташа вскочила из-за стола, едва не опрокинув стул. – Болею я, можешь ты понять?

      – Что-то я не слышал, чтобы ты кашляла, – заметил Пампурин сердито.

      Разгорячившись, он не заметил, как раздавил яйцо всмятку, и теперь желток стекал по пальцам, не улучшая и без того не слишком радужное настроение.

      – Померяй температуру и вызови врача, раз больна, – крикнул он в спину дочери.

      Наташа развернулась в коридоре и заглянула в кухню, чтобы выкрикнуть в ответ:

      – У меня не простуда, ясно? Но мне плохо, можешь ты это понять?

      – Что это с ней? – удивился Пампурин, когда они с женой остались одни.

      Почти все пространство оконной