Транзитом в Израиль. С. Н. Ходоров

в полном стакане его терпения явился случай перед уроком истории, который он проводил с десятиклассниками, уже будучи не директором, а почасовиком- пенсионером. Войдя в подозрительно притихший класс, он увидел, что на доске большими буквами красным мелком было написано: «Россия для русских. Убирайтесь к себе в Израиль, Лазарь Моисеевич! И как можно скорее, а то…»

      Что стояло за многоточием после сочетания «а то», можно было только догадываться. Хуже всего, что надпись это исходила не от нацистов, против которых сражался гвардии капитан, не от ультраправой антисемитской организации «Память», которая верила в существование всемирного «сиономасонского заговора», а от одного из его учеников. Когда он сообщил об этом пришедшим ему на смену директору, тот саркастически улыбнулся и невнятно промямлил:

      – Да не обращайте внимания, Лазарь Моисеевич. Вы же знаете, какие сейчас несуразные времена настали. Кто-то из ребят просто неудачно пошутил.

      Но Лазарю было совсем не до шуток. Через несколько часов его отвезли в больницу, где продержали целую неделю со случившимся микроинфарктом. Там, на больничной койке, до него дошло, что прав был нынешний директор. Времена настали, действительно, несуразные и смутные, и надо было что-то срочно предпринимать и оградить семью от этих непредвиденных несуразиц и полного абсурда.

      – Дедушка, отвлекись, пожалуйста, от своих дум и посмотри в иллюминатор, – обняла его за плечи Кира, – мы уже подлетаем к тель-авивскому аэропорту Бен-Гурион, названному в честь первого премьер-министра Израиля.

      Лазарь взглянул в окно. Сквозь прорехи густой и низкой облачности он увидел пятна голубой воды Средиземного моря. Лайнер плавно, почти под прямым углом, повернул на восток, и буквально через несколько минут его шасси мягко коснулись бетонной полосы, выстеленной уже на обетованной земле воздушных ворот Израиля.

      Когда спускались по трапу, Лазаря буквально озарила счастливая улыбка, не сходящая с лица его внучки. Глаза её излучали блаженство и безмятежно всматривались в веерные листья финиковых пальм, виднеющихся вдали, за аэродромными постройками. Лазарь понимал, что Кира была вне себя от радости. Он и сам потихоньку таял от восторга, почувствовав вдруг, что совсем не зря затеял это перемещение из государства продуктовых талонов в страну молочных рек и кисельных берегов.

      Со временем оказалось, что радоваться было рано. Молока и киселя достаточно было только в супермаркетах. Что касается водных потоков, то даже в святой реке Йордан молока обнаружено не было, а её берега никогда не изобиловали кисельной патокой. В избытке были только неиссякающие потоки солнечного света и тепла, которые бесстыже проникали сквозь одежду и покрывали тело под ней влажными сгустками пота. Потеть на первых порах приходилось не только от испепеляющего солнца. Душа и сердце разрывались от неустроенности быта и всепроникающей ностальгии по «той самой берёзке, что во