Россия должна жить. Максим Долгополов

дьячок малахольный. Боялся, ты сдачи дашь, – посмеивался Федька, добродушный увалень и великан. Внимательно глядел на щуплого Петьку и добавлял: – Совсем малахольный дьячок, свечку поднимет – грыжа.

      Петьке хотелось возразить, что все не так, что дьячок Тимофей, будь он вдвое выше Федьки, все равно бы никого не бил. Но понимал: когда товарищи шутят, нужно смеяться вместе с ними, а не спорить. Иначе будут смеяться над тобой.

      Поэтому смеялся вместе со всеми.

      Еще однажды пытался рассказать, как поновляли образа в храме. О том, как не ел с вечера перед работой, как подходил со страхом к ликам, как боялся прикоснуться кистью к Фаворскому свету.

      Но друзья и тут не поняли. Назвали дьячка хитрым экономом: мол, не хотел еду на воспитанника тратить. Когда же Петьку спросили, сколько ему заплатил дьячок за поновление образов, назвали «эксплуататором».

      Петька в очередной раз спорить не стал. Не спросил и кто такой эксплуататор. Про борьбу с самодержавием и эксплуатацией в эти дни говорили даже на занятиях, и учителя не мешали разговорам.

* * *

      Чаще других про сельскую жизнь спрашивал Оська, хороший портретист, на год старше Петьки. Он деревни никогда не видел, мог нарисовать соломенную скирду и назвать ее «стогом сена».

      Однажды Оська здорово выручил. Осенним вечером он и Петька пошли в лавку за колбасными обрезками и зачерствевшими, уцененными калачами. Обычно такая прогулка – сгонять не заметить, но в те дни найти открытую лавку оказалось непросто. Окна лавок закрыты ставнями, некоторые фонари разбиты. Доносились крики, а однажды – пара резких звуков, словно хлопанье кнута.

      Оська пояснил, что это выстрелы. Добавил:

      – Охотный ряд студентов бьет.

      – Почему? – удивился Петька, уже знавший, что он по своему статусу тоже студент.

      – По морде. Студенты бастуют, да и вообще все бастуют, кому свобода дорога. Так как забастовка всеобщая, не должно быть ни транспорта, ни торговли. Поэтому, если кто-то бастовать сам не хочет – машинист или ломовик, – заставляют. Железные дороги встали, бойни закрылись, подвоза в Охотный ряд нет. Вот эта черная сотня и думает, будто во всем студенты виноваты.

      Петька никогда с Оськой не спорил – переспорит, пересмеет, сам себя дураком ощутишь. Все же хотел возразить: если и правда студенты не дают перекупщикам привозить товары в город, может, они и вправду виноваты? Да и крестьянам, у которых закупают скотину и хлеб для города, тоже нелегко. Они, когда весной сеяли, не думали, что кто-то будет осенью бастовать и запретит им доставить товар в город.

      Но возразить не успел. Из-за угла выкатились трое молодцев, слегка навеселе. На беду, рядом как раз был неразбитый фонарь, поэтому они разглядели одинаковые шинельки Оськи и Петьки.

      – Скубенты? – грозно спросил один.

      Петька замер, не зная, как быть. Его язык был не способен ни соврать, ни сказать правду. Только в голове будто само собой твердилось: «Господи, помилуй!»

      – Скубенты, да не те, – бодро и громко ответил