Последняя Золушка. Наталья Костина

не умещавшиеся в моей голове, забитой скопившейся за годы тридцатью двумя томами спрессованной трухи! Поэтому стучало, болело, и сейчас мне помогут – выбросят, вычистят это вон… чтобы осталось только мое, привычное, чтобы больше никаких мурашек… никакого тягучего скрипа по стеклу, металла по бетону…

      Боже, как хочется с кем-то об этом всем поговорить! Но я не стал даже пытаться что-то объяснять этой деловой колбасе с тонометром и кучей шприцов, заправленных панацеями на все случаи жизни и не-жизни. Хотя она вроде и должна понимать толк в границах живой и неживой материи, когда одно стремительно перетекает, превращается в другое?… – Я потряс головой, звон в которой постепенно сменялся просто однотонным гулом. Незапланированные нагрузки? Что все-таки на это ответить? И я сказал:

      – Да вроде нет…

      Ее это, похоже, вполне устроило.

      – Бессонница? Спите хорошо?

      – Сплю хорошо, – согласился я. – Разве что кофе пью многовато.

      Она бросила взгляд на стопку использованных стаканчиков, вставленных один в другой, и припечатала:

      – Ага! Это что, все за сегодняшний вечер?

      – Ну… в общем-то, да.

      – Угу… Как вас вообще на части не разнесло, удивляюсь! Кофе тут хороший, настоящий. С кофеином. Который в вашем случае должен быть строго дозированным!

      – Бальзак тоже пил очень много кофе, – попытался оправдать свою жадность к халявным напиткам я.

      – Я в курсе про Бальзака. Еще он страдал ожирением и очень мало двигался! Да и как писатель он мне не очень!

      – Просто он уже не в тренде, как сейчас говорят. А вообще писатели все мало двигаются… мне так кажется… работа такая. И потом, вы сами сказали: лежите, не двигайтесь, – попытался пошутить я. Но она только хмыкнула, подняв вверх тонкого рисунка, но тоже какие-то восточные, как и глаза, брови и велела:

      – Давайте померяем. Ага, уже лучше… верх сто семьдесят!

      – А какой должен быть?

      – А какое у вас рабочее давление? Знаете?

      Я пожал плечами:

      – Никогда не интересовался, наверное, как у всех…

      – У всех – разное, – отрезала она, но затем смягчилась: – Вы совершенно себя запустили. Сердце, смотрю, тоже пошаливает. Сколько вам лет, Лев Вадимович Стасов?

      – А это не праздный интерес? – Мне явно полегчало, если я уже зачем-то пытался флиртовать с салатовыми штанами.

      – Совершенно не праздный, – заверила доктор с восточными корнями. Теперь эти корни явственно просматривались в изяществе ее пальцев с ненакрашенными, коротко остриженными ногтями, безупречно овальными. Голос же был, напротив, безо всяких скруглений – сплошь острые грани и углы. – Я должна заполнить карточку вызова.

      – Сорок пять, – ответил я, глядя, как она споро собирает использованные шприцы и пустые ампулы.

      – Обычно в этом возрасте все и начинается! – заверили меня.

      Мир номер два. Вымысел. Три желания

      Волк