Ночные истории. Разные авторы

щель – и ту отыскали с трудом. Канцлер замирает в сомнениях, поднимает лицо к небу. Серое, свинцовое, осеннее, оно уже должно сеять мелким первым снегом, который сладко пахнет холодом, сном и покоем, но к земле летит только мелкий крупитчатый пепел. Канцлер облизывает губы, и кисловатый металлический привкус остается на языке.

      Правильно ли он поступает? Во всех текстах, во всех источниках авторы заклинали забыть о тех, кто спит под древней башней у северных скал, не тревожить их сон. Только если другого выбора нет, только если беда настолько велика, что человечьими силами ее не одолеть, только тогда можно спуститься по неровным вырубленным ступеням к древней двери и потревожить то, что за ней.

      Да и то – не стоит. Ничего этого не стоит.

      Ключи звенят в дрожащих руках, попасть в замочную скважину удается не с первой попытки. Канцлер все еще сомневается в своем праве, хоть и понимает – нет иного шанса сохранить свою страну, свой народ, его язык и историю, его дух и легенды. Враги пришли не завоевывать – уничтожать. Королева-мать убита, инфанта и его маленькую сестру успели вывезти и спрятать, но поможет ли это, если враг с огнем и мечом пройдет из края в край, оставляя на карте только безымянную выжженную область, о которой забудут через пару поколений?

      С неба падает пепел, и лучше открыть дверь сейчас, воспользоваться призрачным, жутким шансом на спасение, чем ждать, когда к стенам монастыря подкатят танки и минометы, и удар артподготовки выжжет здесь все до самого сердца скал. Даже тех, кто спит за дверью.

      Канцлер закрывает глаза, с трудом проворачивает ключ. Поздно сомневаться на пороге. Раз уж он сюда пришел, значит, решил уже, что вправе тревожить сон древних. Щелчка замка он не слышит, но тяжелые створки беззвучно вздрагивают, приоткрываясь. Густая первобытная тьма за ними.

      – Фонарь, пожалуйста.

      Голос его почти не дрожит. Один из сопровождающих подает ему массивный мощный фонарь, остальные зажигают свои, поменьше и послабее.

      Спуск запомнился слабо. Узкий коридор, нависающий над головой свод, весь в прожилках кварца и слюды, неровные ступени, слишком большие пролеты для человечьих ног. Мысли канцлера вращаются по кругу: как их разбудить, что им сказать, смогут ли они понять его, ведь язык сильно изменился с тех пор, как они заснули. В одном канцлер не сомневается: назад он уже не поднимется, как и все, кто идет вместе с ним. Сопровождающие, правда, об этом не догадываются. Не стоит им знать, что дремлет под скалой.

      Лучи света вспарывают тьму тонкими белыми иглами, выхватывают ненадолго уступы ступеней, бесконечную каменную лестницу, окончание которой теряется в темноте. Стылый холод обжигает ноги даже сквозь толстую подошву.

      Арочный свод – единственное, что чего коснулся здесь резец человека, выводит в огромный зал. Звуки гулко разлетаются к стенам, словно потревоженные летучие мыши. В пятнах света мелькают древние мечи и секиры, топоры и щиты, мелкой чешуей блестят рассыпанные монеты, столь старые, что аверс и реверс истерлись, не различить уже на них профиль властителя.

      На высоких каменных постаментах покоятся статуи воинов, в сжатых руках – верные мечи. Кажется,