Закон семи. Татьяна Полякова

нет, это недостойно мужчины. Надо помнить, что жизнь дана человеку не только для личного счастья, и вообще личное счастье мужчины неотделимо от служения Отчизне.

      – Правильно, – кивнула я. – Плюнь на эту вертихвостку. Подумаешь, свет на ней клином сошелся…

      Костя принял решение покинуть родной Санкт-Петербург, где все, абсолютно все напоминало ему о несчастной любви, и вскоре оказался в нашем городе. Молодой товарищ прокурора… Оказывается, это должность. Если я правильно поняла, что-то вроде современного зама.

      Наш город Косте понравился. После столичной суеты тишина и патриархальные нравы произвели самое отрадное впечатление. Работой его особо не перегружали, жил он на широкую ногу (мог себе позволить), считался завидным женихом, часто бывал в обществе, интересничал и даже начал понемногу спекулировать былой любовью, чего стыдился в минуты, когда оставался наедине с самим собой. Мысли о Верочке все реже терзали его, он томно вздыхал, поглядывая на девиц и намекая на разбитое сердце, и все чаще упоминал в дневнике имя дочки градоначальника. Так что нетрудно было догадаться: вскоре Верочку окончательно вытеснит Софья.

      – Надеюсь, это моя прапрабабка, – вздохнула я, хотела потревожить бабулю, чтобы спросить, но передумала.

      Зарисовки губернского города сменяли размышления о смысле жизни, о своем призвании, и вдруг вот такая запись: «23 апреля прибыл человек из Спасо-Преображенского монастыря, что в двадцати верстах от города, привез письмо от настоятеля…» Произошло нечто невероятное: ночью в своей келье был убит один из монахов монастыря. И двадцать третьего апреля поздно вечером Костя как должностное лицо выехал в Спасо-Преображенский монастырь.

      Шел проливной дождь, колеса вязли в грязи, и чиновники выходили из коляски, чтобы помочь лошадям. Казалось, они встретят рассвет в дороге, и вдруг кучер Матвей, ткнув кнутом в непроглядную темень, крикнул:

      – Вот он, монастырь, слава богу, приехали.

      И сквозь сумрак дождя Костя разглядел крохотный огонек зажженной лампады перед иконой Спасителя, что висела над воротами монастыря. Измученная лошадь, почуяв жилье, пошла веселее, и вскоре Костя оказался перед огромными белеными стенами. Деревянная калитка, обитая железом, была заперта, пришлось долго стучать, прежде чем старый монах открыл ее и, бормоча что-то себе под нос, проводил прибывших чиновников к настоятелю. До той поры Косте никогда не доводилось бывать в таком месте, особо верующим он себя не считал, хотя каждое воскресенье отстаивал обедню. Монастырь буквально потряс его. Обитель возвели в семнадцатом веке на том же самом месте, где ранее уже был монастырь, но сгорел за двенадцать лет до этого.

      Сквозь пелену дождя Костя успел разглядеть величественный храм и колокольню. Прибывшие прошли в келейный корпус и длинным коридором проследовали к покоям настоятеля. Костю охватило странное чувство: тревога, беспокойство? Близость к чему-то такому, чему он не мог подобрать названия. Не так он представлял себе