Закон семи. Татьяна Полякова

были приобретены двадцать пять минут назад, но от этого гордилась я ими не меньше.

      Тут бабуля вновь потрясла меня. Она кивнула и продолжила, и никакая энциклопедия ей не понадобилась:

      – Точно. Марк начинает свое Евангелие проповедью Иоанна Крестителя в пустыне, которая была подобна голосу льва, оттого и символ.

      – Восхищаюсь твоими познаниями, – подхалимски произнесла я.

      Она вновь усмехнулась:

      – Твой отец мне все уши протрещал с этими кинжалами.

      – Так, значит, существует несколько подобных кинжалов?

      – Значит, раз один лежит перед тобой, а еще один я видела на рисунке. Всего их должно быть семь. По крайней мере, так считал твой отец.

      – Почему семь? Ведь евангелистов всего четверо?

      – Откуда мне знать? Так он считал. Отдавая ему дневник, я хотела, чтобы мой сын заинтересовался своими корнями… Я и подумать не могла, к чему это приведет…

      – Бабуля, ты опять говоришь загадками, – попеняла я.

      – Он действительно попал к тебе случайно? – нахмурилась она.

      Я уже хотела рассказать правду, но вдруг подумала, что тогда интересующие меня сведения могу и не получить. Если бабуля решит молчать, никакие силы небесные не заставят ее говорить. Врать все-таки не хотелось, и я лишь кивнула.

      – Сиди здесь, – сказала бабушка, поднимаясь. – Я сейчас все принесу.

      Весьма заинтригованная, я сидела за столом, слыша, как бабуля в своей комнате хлопает дверцей секретера и выдвигает ящики. Когда я уже собралась идти туда, горя нетерпением, она появилась, держа в руках четыре тетради, которые я из-за кожаных переплетов поначалу приняла за книги.

      – Вот, – сказала она, положив их на стол. – Это дневники моего деда. Белосельского Константина Ивановича.

      – Почему ты раньше о них ничего не говорила? – удивилась я, взяв в руки потрепанную тетрадь с пожелтевшими листами.

      Бабуля пожала плечами:

      – В основном потому, что твой отец чересчур всем этим увлекся. И погиб, – добавила она.

      – Бабуля, – укоризненно покачала я головой, – но ведь не из-за этих же дневников он погиб?

      – Как посмотреть, – опять пожала она плечами. – Если бы не дневник, он бы, возможно, никогда… Впрочем, повторяю, с судьбой не поспоришь, и кинжал тому доказательство. – Она покачала головой и вдруг продолжила совсем другим тоном:

      – Ты мало похожа на своего отца, он был романтик, идеалист, а ты…, ты слишком практична. Иногда мне становится не по себе, когда я слышу твои высказывания.

      – Спасибо за критику, постараюсь учесть, – раздвинув рот до ушей, сказала я. «И не особо при тебе высказываться», – хотела добавить я, но решила промолчать.

      – Может быть, дневники помогут тебе взглянуть на мир немного по-другому, – заключила она, вроде бы совсем меня не слушая.

* * *

      Бабуля торжественно удалилась, а я вздохнула. Затем перевела взгляд на дневники. Открыла тетрадь, ту, что лежала сверху. Первые же строчки повергли в трепет. Мама дорогая, 1910 год! Невероятно! В голове закружились