Der Kamerad. Виктор Улин

Выдавая зонтики: строго по браслетам, поскольку наш отель был четырехзвездным и не имел закрытого пляжа – он выбирал для меня лучший из отдельной кучки. А всем другим русским, я видел точно, всегда старался подсунуть сломанный.

      При этом он, кажется, знал, что я русский.

      Улыбнувшись, Шариф подхватил на совок окурок со следом помады, валявшийся около моего сланца. Я невольно проследил глазами и понял, что на самом деле то был не окурок, а пластмассовая застежка от бюстгальтера. Не от купального лифчика: те делались из металла и вшивались насмерть – обычная бельевая, белая с овальной прорезью и пучком красных ниток, вырванных с мясом. Тут кто-то торопился, хотя мне не хватало ума понять, зачем ночью идти на пляж, поддев белье.

      –…Wie geht's?

      Вежливость Шарифа укладывалась в самые строгие европейские рамки.

      «Как я поживаю»…

      Я зачем-то опять взглянул на часы.

      И отметил дату.

      Двадцать второго июля две тысячи седьмого года.

      – Gut, – ответил я.

      Хотя никакого «гут» не ощущал.

      II

      22 июля 2007 года…

      Шариф пошел дальше.

      Я откинулся на лежак.

      Лучи утреннего, совсем еще бледного солнца падали на мои руки, живот и ноги, вытянутые к морю.

      Все-таки странное это чувство – день рождения. Даже если он тебе в общем безразличен.

      Сорок восемь лет…

      Сорок восемь, чтоб мне треснуть!

      Было время, когда мне казалось, что уже после двадцати я буду старым. Потом рубежом виделись тридцать. А сорок вставали, как выщербленная бетонная стена для расстрела. Или обрывались, словно край свежевырытой могилы.

      Но вот сегодня мне исполнилось сорок восемь.

      Край я переступил давно – значит, теперь уже летел в могилу, бездонную, как сама пропасть жизни.

      Книг в этой жизни я прочитал очень мало; сначала не было возможности, потом исчез сам интерес, вытесненный приоритетами борьбы за существование. Но несколько главных, открытых еще в молодости, остались до сих пор любимыми, одной из таких были «Три товарища».

      И там главный герой, такой же потерянный, как и я, в свой невеселый день рождения вспомнил главные даты прошлого.

      Окажись сейчас под рукой лист бумаги, я бы их тоже отметил.

      Начертил бы столбик.

      Или, еще лучше – график. По оси X отложил бы годы, а по оси Y –успех.

      Точнее, ощущение счастья, которое должно составлять смысл жизни человека. Любого – будь он хоть пляжным турком, хоть президентом шестой… Нет, наверное, теперь всего лишь седьмой или даже восьмой части света.

      И тут же я подумал, что обычного листа формата А4 мне бы не хватило. Падение моей жизни, единственной и неповторимой – а главное, невозвратимой к точке начала – было столь глубоким, что ось X пришлось бы сдвигать на верхний край. А годы на оси Y слились бы до неразличимости. Итоги жизни стоило чертить в логарифмическом масштабе, но я напрочь забыл его суть. Помнил лишь, что он позволяет сжимать и растягивать оси, чтобы график оказался удобочитаемым…

      Да