Расположение в домах и деревьях. Аркадий Драгомощенко

видел, а неподвижную толпу из десятка зевак. Определяло их единство действия, как мухи на иглу, насажены были созерцанием чего-то белевшего. По мере приближения внезапно заговорил я вслух, словно отдаляя себя с каждым шагом, который меня приближал неуклонно (чтобы не забыть) – Амбражевич, ты исчезаешь с лица земли. Куда ты? как отблеск уходишь ты, осенённый толпой и страхом толпы, забывая с непостижимой скоростью прелесть земли.

      Однако я был вынужден.

      Жена консула растерянно стояла у пивного киоска, она была совсем не красивая. С отвращением я посмотрел на неё. «Она убила моего спутника, – пронеслось в голове, – толкнула под машину».

      Я подошёл ближе.

      – Это мой брат, – сказал я.

      Люди, расступились, безвольно отшатнулись, словно я был частью того, что находилось на низких носилках, в изголовье которых на корточках сидела полная сердитая медсестра и что-то делала одной рукой под простынями. Почему его не увезли?

      Голова Амбражевича упиралась ей в живот. Доктор стоял поодаль. Шофёр сидел в машине.

      – Амбражевич, – окликнул я его.

      – Ну? – сказал я, склоняясь над ним. По простыне бродили, дрожа очертаниями, киноварные архипелаги.

      – Амбражевич, – повторил я, повышая голос.

      – Откликнись, – сказал я.

      – Ну, что это! – тихо произнёс я. – Нелепо…

      – Амбражевич! – крикнул я. – Ты должен мне деньги! Что это за фокусы! Ты слышишь?

      – Да, слышу… но… деньги… нет… нет, – по губам прочёл я ответ, и розовые пузыри оторвались от его губ, взмыли в мелкое небо, унеслись и там растаяли… денежки, денежки, плакали ваши денежки.

      – Прекрасно, – продолжал я. – Я тебе верю.

      – Мне скоро вот это… – прочёл я ответ по пузырям, отделившимся новой тяжкой гроздью от его известкового рта.

      – Не знаю, – сказал я, пожимая плечами. – Солнце ещё высоко, до вечера далеко. Всё может быть.

      – Быть ничего не может, – сбоку категорично заявил доктор. – Ему пора.

      – Сказка… – сказал низким голосом Амбражевич и захрипел.

      Его погрузили в прохладную машину и увезли.

      Жену консула я нагнал у Аничкова моста. Она не торопилась. Судя по всему, она отложила дела. Когда я притронулся к её локтю, она даже не обернулась. До того, как подойти к ней, дотронуться, я и не знал, как поступить – не лучше ли отстать, затеряться?

      – Теперь во что бы то ни стало вам необходимо уехать в штат Цинциннати, – обратился я к ней, притрагиваясь к локтю. – Просто необходимо.

      – Ох… Да, надо… – проговорила она. – А мы вас искали целый день. Если бы не искали, то никогда не вышли бы на эту проклятую Фонтанку. Он сказал, что вы должны у кого-то здесь быть, у знакомых, и мы хотели вас пригласить с собой, а вас не было у знакомых. Вот… И эта машина… Боже мой! – Она стала плакать, сначала тихонько всхлипывая, потом громче, а потом во весь голос на жарком Невском проспекте зарыдала.

      – Боже, боже, я понять не могу! Что же это происходит!

      – Что