Лихолетье Руси. Сбросить проклятое Иго!. Юрий Галинский

лесу. И причиной тому – набег ордынский!..

      Сжимая в руке нож, Федор, перекрестившись, вышел из землянки. Огляделся. Вблизи никого не было. Разбойники сидели в отдалении у костра и негромко разговаривали. Лишь изредка они повышали голос, и тогда до пленника доносились отдельные слова, а то и фразы.

      «А песен не орут, как обычно. Не иначе их тоже за душу взял набег вражеский, – с удивлением думал Федор, а в его сердце снова закралась горечь. – Может, где-то недалеко ордынцы убивают и гонят в полон люд православный. Спаси их, Господи!..»

      Еще на пороге Федор почувствовал сильный запах дыма, в голове мелькнуло: «Вишь как гарью несет с пожарищ! – Вышел на поляну, взглянул на небо. С трех сторон оно светилось багровыми отблесками огня, бушующего на земле… – Где же Коломна? – По тускло мигающим в дымном мареве звездам определил: – Там горит. Но все ж надо туда подаваться. А может, на Москву – там с полночной стороны вроде не видать пожара?..»

      Порубежник не знал, на что решиться. Зашел в землянку, взял завернутые в тряпицу сухари и снова заколебался… Он так и не ушел в ту ночь. Спал беспокойно, просыпался, с нетерпением ждал рассвета. Хоть и считал Митрошку лесным скоморохом, а в душе надеялся: «Может, еще что про набег от него проведаю?..»

      Будь косоглазый лесовичок повнимательнее, он бы сразу заметил, в каком смятении находится их пленник, как настороженно следит за каждым его движением. Но теперь уже Митрошка заважничал – отмалчивался или, подражая Епишке, цедил слова сквозь зубы. Когда он вышел из землянки, Федор, присев на дубовую колоду, подпер голову рукой и снова надолго задумался…

      Впервые после того, как поступил на ратную службу, он был предоставлен самому себе, раньше всегда были рядом начальные люди и другие воины. Вот разве только на реке Пьяне, когда, отбившись от ордынцев, остался один. Но тогда он не колебался: надо скакать к своим! А теперь на что решиться?..

      В Коломну ему пути нет, хоть с той стороны и не так горит, как на закате и полдне; ежели он даже туда доберется, что скажет? Не по своей-то воле надо ж было попасть в руки душегубцев, но не предупредил ведь он острожного воеводу. До Москвы далеко. Был бы он на коне да с мечом, дело другое, может, и проскочил бы ордынцев. Выходит, одно остается: пристать к лесным татям, как атаман звал. Пойти с разбойной ватажкой, а после сбежать и податься к своим в Верею. Может, еще ждет его Галька, да и родителей, сестру и брата, может, увидит.

      Утром Гордей снова собрал на лесной поляне своих сподвижников. Обвел их сумрачным взглядом, хмуро сказал:

      – Вот так, молодцы, судачили мы, спорили, чуть не передрались, а выходит, не можно идти нам в Рязанщину, видать, оттоль пригнали ордынцы. Что делать станем?

      Лесовики молчали.

      – Куда ж идти туда, ежли так! – громко вздохнул Митька Корень. – А страшенные ж они, ордынцы. Я их, оружных-то, раньше не видел никогда.

      – А что в мамайщину делал? – бросил Ванька-кашевар и, задорно блеснув голубыми глазами, добавил с насмешкой: – Там бы уж нагляделся!

      – Неужто ни одного