Эмма, фавн и потерянная книга. Мехтильда Глейзер

расспрашивать отец. – Ты ведь всегда могла найти меня по нему.

      – Занято.

      – Правда? Все время?

      Я подняла брови:

      – Я звонила семь раз. В час, в четверть второго, в половину, без пятнадцати два, в…

      Отец спрятал лоб между ладоней и вздохнул.

      – Ну да, тот нервный шейх, которому надо разузнать все, вплоть до размера обуви преподавателей, прежде чем он решится отправить сына сюда, – пробормотал он. – Мы разговаривали три часа… голова начинает болеть, только вспомню.

      Если услышать рассуждения о моделях принадлежащей отцу техники и многочисленных недугах и болезнях, от которых он каждый день страдает или как минимум утверждает, что страдает, то можно подумать, что отцу лет сто двадцать. Но через месяц ему исполнится всего пятьдесят шесть. Правда, он успешно скрывает возраст за своим капризным характером (как корифей педагогики с двумя докторскими степенями, папа может позволить себе капризы, и никто при этом не сомневался, что он способен управлять таким элитным интернатом, как Штольценбург).

      – Как, кстати, тебе было у матери? – спросил отец между двумя вилками риса.

      – Хорошо. Она шлет тебе привет, – улыбнулась я и откусила кусок спринг-ролла.

      Обычно я старалась ни в коем случае не упоминать маму при папе. Из-за выражения, появлявшегося у него в глазах. Даже при малейшем упоминании о ней он становился поразительно похож на старого пса, грустного и побитого.

      Он и сейчас выглядел так, словно ждал следующего удара.

      – Спасибо. У нее… все в порядке? – спросил отец.

      – Да-да, все так же живет в Кембридже и с недавних пор готовит только аюрведическую пищу. Ну, если вообще готовит. Мы обычно просто ходили есть пиццу… да, ты ведь знаешь, какая она. – Я откашлялась. – А скажи, как прошло твое лето?

      – Ну…

      Отец проглотил рис и с заметным облегчением от смены темы разговора начал долго и обстоятельно рассказывать о болях в шее, проблеме с господином Шаде, заведующим хозяйственной частью, ознобе, девяти заявках о приеме на учебу, разговорах с родителями и, конечно, судорогах при лихорадке, которые чуть его с ума не свели.

      – А сегодня еще заявляются эти двое юнцов, не записавшись на прием, и просят жилье на несколько недель. Словно у нас в запасе есть свободные кровати, это при трех сотнях учеников в листе ожидания! Но что я мог сделать, нельзя же позволить им жить в палатке во дворе, – закончил отец и стал массировать переносицу двумя пальцами.

      Наверное, чтобы не начался приступ головной боли.

      – А почему, собственно, нет?

      Отец фыркнул:

      – Ну, одного, некоего Тоби Белла, я не знаю, его бы я выставил за дверь, не моргнув и глазом. А другой – сам Дарси де Винтер, прямо оттуда… но все, что я могу им с ходу предложить, – комнаты в западном флигеле.

      – Ясно, – пробормотала я с полным ртом, хотя на самом деле мне было ничего не ясно.

      Конечно, при упоминании фамилии «де Винтер» у меня в голове