Андрей Пастухов. Кто он?. В. П. Фролов

– и снова тонкое, тщательно заточенное перо ведет на планшете тонкую линию горизонтали, замыкающую в себе все точки поверхности земли с одной и той же высотой над уровнем моря, мелкую строчку едва проходимых троп, редкие жирные линии дорог, сетку оврагов и промоин, где-то сливающихся в змейку реки.

      Горизонталей так много, что не хватает места, чтобы вычертить каждую из них, и тогда, сливаясь на планшете, они образуют пятна штриховки либо упираются в белые пятна, изображающие недоступные ледники. Но постепенно самые невероятные по ширине и форме замкнутые фигуры, разбившись на множество мелких, все дальше и дальше расходящиеся друг от друга, превращаются в точки с указанной высотой. Это вершины гор.

      Для человека непосвященного все эти линии, испещряющие лист ватмана невероятнейшими зигзагами, представляются забавными лабиринтами, а для топографа это вид земли с высоты птичьего полета, с грозными заоблачными пиками снежных вершин, мрачными ущельями горных теснин и беснующимися в них потоками, с тонкими проблесками дорог, зеленеющими рощами благодатных долин, с полосками нив и квадратиками аулов и саклей, в которых живут люди. Для топографа планшет оживает.

      Но не для себя топограф создает карту, он должен ее еще озвучить, подписать названия, дать оцифровку элементам карты, сделать ее доступной пониманию других людей, и только тогда она материализуется силой в сознании того, что увидел и нарисовал топограф.

      – Господа! – откинувшись от планшета и бросая чертежную ручку на стол, не вытерпев напряжения работы и тишины, взорвался титулярный советник Нильский. – Как хотите, а мне претят эти бесконечные линии горизонталей. Какой это умник придумал их?

      – А что, тебе нравились штрихи или отмывка? – отозвался его друг Ильин, вздохнув и решив воспользоваться напрашивающейся паузой в работе.

      – Дело не в том, что нравится, а что не нравится вычерчивать, штрихи или горизонтали или изображать рельеф отмывкой, а то, что читать нашу карту стало трудно даже нам самим, топографам. То ли дело, когда наглядность была. Любой не посвященный в нашу премудрость мог определить на карте, где гора, она выпирала из листа бумаги.

      – Ну уж если с этой точки подходить к оценке топографической карты, – не вытерпев, возразил Нильскому капитан Федотьев, – то художники на своих картинах куда как выразительнее горы показывают, понагляднее, чем мы с вами, а, кстати, умники, о которых ты говоришь, господин Нильский, придумали и нас с тобой, топографов.

      – Да еще и каких топографов. Художников, – поддержал Федотьева штабс-капитан Степанов. – Значит, нужда в нас давно была.

      – Не о нужде или не нужде говорю, а о наглядности изображения элементов местности на плане, – настаивал Нильский, – и утверждаю, что горизонтали для изображения рельефа ввели ни к чему.

      – Как же можно было по карте, которую вы, ветераны-топографы, делали, определить высоту любой нужной вам точки местности? – с иронией спросил поручик Первас Нильского.

      – Господа!