Андрей Пастухов. Кто он?. В. П. Фролов

ни лето. Так надоели дожди, а им конца не видно. В чертежной ежедневно одни и те же лица, да и переговорено, кажется, все. Скука.

      – Эх и горемыки мы, – со вздохом выдавил Кирхгоф, тяжело поднимаясь с холодной кровати, в которой лежал в том, в чем пришел с улицы, когда вошел Андрей. – Вижу, и ты раскис?

      – Не говори, дружище, места не нахожу себе, – подтвердил Андрей, плюхнувшись на одиноко стоящую посередине небольшой, почти пустой комнатки скрипучую табуретку, почерневшую от старости.

      – Может быть, жениться? – усмехаясь, продолжал Мануил. – Все какое-то разнообразие бы в жизнь привнесло сие новшество.

      – Вот именно новшество, но его само еще нужно внести, – рассмеялся Андрей, – в «Положение» о нашем с тобой положении. Когда отменят параграф двадцать пятый о нашем безбрачии, тогда и женишься.

      – Это и я помню, но все же мысли подобные в голову лезут, как и многие, пусть и невероятные иногда, с ними как-то раскрепощаешь свою голову, – мрачно продолжал Мануил.

      – Так ты подай в отставку, – совсем не в тон другу подсказал Андрей, – тогда и жениться можешь, да и будешь делать, что твоя душенька пожелает.

      – Неуместны твои советы, Андрюшка, – обидчиво сказал Мануил, – сам…

      – Знаю. Знаю, прости, – перебил Андрей друга и, вскочив с табуретки, уперся обеими руками в плечи сидящего на краю кровати Мануила, стараясь уловить, не обиделся ли тот на самом деле на его неуклюжую шутку.

      Андрей давно знает Кирхгофа и его старенькую мать, всю жизнь выбивающуюся из сил, чтобы вывести сына в люди, в которых ей самой так и не пришлось побывать. Дочь разорившегося и рано умершего еврея, неведомо как оказавшегося в России, была несчастливой в своей личной жизни и теперь коротала свои дни в одиночестве, в небольшой двухкомнатной квартирке двухэтажного деревянного домика, затерявшегося в зеленых дебрях Выборгской части. Вспомнив о матери Мануила, Андрей не то чтобы позавидовал другу, что у него есть мать, которая всегда хочет помочь сыну в трудную минуту, но ему стало боязно за себя, не ожесточится ли он без душевной поддержки, столь необходимой в трудной борьбе за выживание в этом суматошном мире.

      – Не унывай, дружище, – словно угадав мысли Андрея и стараясь успокоить его, сказал Мануил, снимая его руки, которые тот, уйдя в свои сокровенные мысли, как будто забыл на его плечах.

      – Ну нет! Никакого уныния, – оживился Андрей, – давай подумаем, чем займемся, – и непременно бездельем.

      Нечасто приходилось вот так расслабиться, но Андрей обрадовался одной этой мысли. Напряжение последних месяцев давало себя чувствовать, он стал раздражителен, что заметили даже товарищи, всегда видевшие в нем спокойного и рассудительного, не по возрасту серьезного, но всегда душевного друга.

      «Не принятые в училище по недостатку вакансий могут держать экзамен второй раз (в последующие приемы)», – так сказано в параграфе 13 «Положения об училище».

      – Ты понимаешь, что это для меня значит? – вопрошал Андрей потом Кирхгофа.

      – Знаю,