Не отрекайся от меня. Алекс Регул

от тяжёлой физической работы руками он нежно касался её тела. Неопытности не было в его движениях. Он знал, что ему делать. Что делать, чтобы Тома, растворяясь в его объятьях, забылась. И впустила его. Всего без остатка. Всего без сомнений.

      Как в пьяном угаре, тело её сейчас жило самостоятельной, короткой, но такой счастливой жизнью. Где разуму строго-настрого было запрещено издавать даже писк. И разум молчал. А тело пело.

      ***

      На утро Тома проснулась в невероятно прекрасном настроении. И лишь когда события ночи воспоминаниями врезались в сознание, она накрыла лицо руками и надрывно застонала:

      – Ой, какая же я дура!

      На момент пробуждения Димы не было рядом в постели.

      «Ушёл? Конечно.

      Ночь прошла, а значит всё. Всё с ней ушло. Только воспоминания и стыд остались.

      Повелась на красивое молодое тело? Теперь вычерпывай из дырявой лодки здравомыслия всю горечь своего безрассудного поступка. Вычерпывай и не смей винить парня. Он-то здесь совершенно не причём. Его понять можно. Он всего лишь потребитель. Позволила взять? Он и взял. Могла бы доходчиво объяснить, что не желаешь этого. Но нет! Вот теперь и думай о себе, что хочешь!»

      Из самоедства её вырвал голос Димы:

      – Напрасно ты так говоришь, – он стоял в дверях и держал в руках две чашки свежесваренного кофе.

      Увидев его, Тома сжалась и натянула на свои плечи одеяло. Быть обнаженной, даже на такую незначительную часть своего тела, она сейчас ужасно стеснялась. Стыд безраздельно хозяйничал в мыслях. А вернувшийся разум, издеваясь, подкидывал всё новые и новые претензии к самой себе.

      Дима подошел к постели, присел на край и протянул Томе кофе.

      – Я тебя считаю, прекрасной, умной женщиной. Более того, тебе запрещаю плохо думать о себе.

      Тома изумлённо на него продолжала смотреть, но кофе не принимала. Боялась, потянувшись за чашкой, обнажить себя. А Дима её совершенно не стеснялся. На нём были джинсы. Майку свою он, как всегда, не спешил одеть. И босиком. Тома это заметила и хотела обратить его внимание, что в прихожей есть тапочки для гостей и среди них, конечно же, можно отыскать подходящие даже для него, 45-го размера. Но пресекая видимую заботу о нём, она промолчала.

      – Доброе утро, Тома.

      И вновь этот нежный взгляд бездонных карих глаз.

      – Доброе… Ты почему…

      Её взгляд скользнул по мужской груди, на которой красовался, как орден, её ночной укус. А через плечо легли параллельные царапины от её ногтей.

      – Кофе возьми, – поняв направление её взгляда, Дима улыбнулся и ещё раз предложил кофе.

      На этот раз Тома высунула руку из-под одеяла и взяла чашечку. Её рука до самого плеча оголилась. Но Дима не смотрел на открывшуюся часть её тела. Он пил кофе, и смотрел Томе в глаза.

      – Ты жалеешь? – вполне серьёзно поинтересовался он.

      Она не знала, что ответить. Поскольку истина и для неё была под вопросом.

      Хотя… всё же, жалеет. Но только себя. И ещё знает точно, что если бы её каким-то чудом вернули в тот самый момент, когда она вчера