Кочевье. Антология

между зажженными канделябрами за роялем неподвижно сидела заметно постаревшая тетя Лиза. По-прежнему, положив обнаженную руку на инструмент, стояла Рива, кутаясь в цыганскую шаль. Заметив меня, она ласково мне кивнула. Минуту спустя к нам подбежала, неся что-то, девушка, одетая чертом, в красном атласе, обтягивающем маленькую грудь и ягодицы. Склонившись, разлила по бокалам искрящийся напиток. Все стихло, публика молча ждала, когда начнет петь Рива Меклер.

      «Мне кажется…» – начал я, но не успел договорить. Вожатая прервала меня.

      «Ошибаешься, я ведь говорила тебе… Это не они. Их больше не существует, да и никого здесь не существует».

      Она коротко прибавила, глухо звучал ее голос. Я не мог поверить. Обе, певунья и пианистка, давно умерли. Тетя Лиза, дожившая до глубокой старости, впала в маразм и уже не прикасается к клавишам. Рива Меклер так и не дождалась женихов, заболела неизлечимой женской болезнью и была оперирована, Словно судьбе было недостаточно того, что Рива пережила на родине, она прикрывала шалью безгрудую грудь.

      Мы сидели тет-а-тет, меня подмывало спросить, что будет со мною. Я не решался.

      «Впрочем, – прибавила она, – ты кое-что забыл. Сегодня шестнадцатое января».

      «Ах да… – пробормотал я. – Вот как». И сорвал, наконец, с лица свою маску.

      Девушка-черт в атласе принесла в бокале черный цветок. С чашей в руке моя собеседница ждала.

      Я медлил.

      «Пей, не бойся».

      «Я умру», – сказал я.

      «Когда-нибудь. Но я хочу сделать тебе подарок. Пригуби. Вино укрепляет мужскую силу…»

      Я молчал.

      «Что же ты? Дама выказывает тебе благосклонность, ты не отвечаешь. Так себя не ведут!»

      Маска подняла руку, готовясь щелкнуть пальцами, вновь сотворился вчерашний лакей и проводил нас в отдельный кабинет. Должно быть, в лучшие времена комната служила спальней. Почти все место занимала широкая деревянная кровать с резной спинкой, лампа матового стекла в виде узорчатого цветка висела над изголовьем. Ночник под зеленым абажуром горел на туалетном столике, повторяясь в овальном зеркале на стене. И вся комната, брачное ложе, столик, портрет в раме на противоположной стене, – все тонуло в зеленоватом сумраке. Между тем в зале начало темнеть, послышалось движение, донеслись приветственные хлопки, шорох шагов. Пары вставали с мест, начались танцы – или это были призраки?.. Зазвучал рояль. Мертвая Елизавета Мироновна играла вальс из «Фауста».

      Рывком моя госпожа сбросила маску. Я понял, что давно ждал и боялся этой минуты. Увидел ее бледное лицо, бескровные губы, глаза, обведенные темными кругами, и крылатые брови.

      «Ты, – пролепетал я, – ты – Смерть?»

      «Малыш, – проворковала она, – сколько тебе лет?»

      Я мрачно ответил: «Семнадцать. Сегодня исполнилось».

      «Тебя одолевают любопытство и страх, не правда ли? Ты можешь удовлетворить свою любознательность. Взгляни, не бойся… Ты еще не знал любви… Смотри, смотри на меня. Как ты меня