Прибой незримый сердца. Светлана Глинская

месяц лета моё отсутствие и твоя занятость не позволили нам увидеться. Потом началась учёба – долгожданная учёба в долгожданном ВУЗе, – закружившая меня в вихре студенческой жизни. Но эту жизнь я воспринимала сквозь призму наших с тобой отношений, потому что моя душа постоянно стремилась к тебе.

      Я гордо ждала твоих звонков и предложений встретиться, не делая попыток проявить инициативу, хотя порой так хотелось наплевать на эти дурацкие условности! Но воспитание, ничего с этим не попишешь, диктовало мне свои неукоснительные правила, корректировать которые я ещё не научилась.

      Несколько наших встреч, предваряющих мой августовский отъезд к бабушке, чудесным образом привязали мои думки к тебе, и я уже не мыслила своей жизни без этой привязанности и не могла понять, как жила без тебя раньше. Каждый наш разговор, каждая встреча становились для меня целым событием. Первые секунды разговора дрожь волнения не давала мне дышать, но потом я мысленно бросалась в пучину происходящего, лавируя между подводными камнями серой повседневности и бытовой рутины и притягательными островками тех запретных тем, которых мы пока не касались.

      В этот период мы успели посетить несколько музеев (в то благословенное время подобное времяпрепровождение для мыслящих молодых людей не было редкостью: «осовременивание» молодёжи в сторону тусовок в клубах и прочей новомодной шелухи, в том числе и в виде посещений выставок современного искусства, бессмысленного и беспощадного, произошло позже). Первым из музеев (твоя инициатива!) был музей Востока у Никитских ворот. Здесь мы провели много времени, рассматривая каждую мелочь выставленной экспозиции: посетителей почти не было, никто нам не мешал, и мы могли наслаждаться тишиной, созерцанием удивительных экспонатов, каждый из которых, несомненно, имел свою уникальную историю, и присутствием друг друга. Ты показал мне самую большую в мире фигуру орла, выполненную из слоновой кости, и рассказал, что это подарок японского императора Николаю II ко дню коронации. Мы любовались пейзажами, выполненными мастерами тушью на шёлке и бумаге: изображения удивительно красочные, тонкой работы; миниатюрными скульптурками, о некоторых из них ты говорил несколько слов, то, что знал о них, и я понимала, что эта тема увлекает тебя. Мне хотелось узнать тебя лучше, поэтому я слушала тебя очень внимательно.

      В другой раз мы оказались в Третьяковской галерее. Здесь можно было бродить бесконечно, наслаждаясь шедеврами искусства. Глаза и ум напитывались удивительной энергетикой, и мир виделся иначе: чище, лучше, глубже, выше, многослойнее. Но мы не задумывались тогда о подобных вещах, и мысли эти приходили в наши головы несловесными образами, вне формулировок.

      Мы оба просто обожали творчество передвижников и с молчаливого согласия друг друга сразу же направились в эти залы. Васнецов, Маковский, Крамской, Пукирев… А потом мы остановились перед картиной, которая тебя завораживала: Врубелевский