Посланник. Марина Александрова

дальше такое будет продолжаться, обязательно навещу Авдотью-Пичугу».

* * *

      Фома сидел и смотрел выжидаючи на мать, Авдотью-Пичугу.

      «Вот дал Бог матери дар на беду мне!» – не хотелось Фоме рассказывать матери о кольце проклятом, из-за которого теперь засовестился он на старости лет.

      – Ну, что молчишь? Ирод! – голос матери вмиг отрезвил Фому.

      Фома понял, что ответ ему надобно держать не только перед матерью, но и перед Богом. Ведь и его стезя недолго продлится на земле грешной. А покаяться никогда не поздно, тем паче что мать родная будет свидетельницей деяний его.

      Тяжело вздохнув, он начал свой рассказ:

      – Далеко это было и давно, когда был я на корабле лекарем у служивых бояр. Не богат был улов у нас, когда возвращались мы со стороны далекой, иноземной. Смеркалось, когда завидели мы недалече судно вражье, поспешно сняли паруса и решили тихо-молча мимо проплыть, чтобы не тревожить и подозрений не вызвать. Корабль-то чужой был, богатый с виду, а вблизи грозным казался.

      Дак заметили нас чужестранцы и не вняли просьбе главного нашего, Митьки-Скоропала, дабы откупиться и отпустить нас с миром. Захватили всех без бою и супротивления и повязали, как агнцев смиренных. Не много нас было на корабле, в отличие от вражьего. Не было проку головушки наши супротив войска корабельного класть. Повязали всех. Более прытких за море синее скинули, а подчинившихся приставили к веслам – судно вести. Там-то и встретился мне Кузьма Преонский.

      Фома приуныл, вспоминая молчаливого и сильного мужика.

      Глава 6

      Фома подкинул поленьев в огонь и, не отрывая взгляда от яркого пламени, продолжил:

      – Был он среди нас молчуном. Ни слова не слышал я, покуда вместе весла держали и хлеб скупой ели. Думал я, что, может, немой он. Дак нет, раз так осадил капитана вражьего за угрозу какую-то, что тот долго стоял, как соляной столб, и все очухаться не мог. Сила в нем была необыкновенная. Ничто его не могло сломить. Думалось мне, что только берега ждал Кузьма подходящего и ушел бы с корабля, и никто не заметил бы. Откуда пришел сей человек и кем был – никто и не знал. Бывало, мужики опосля работы до лавок дойдут и смертными падают от усталости, а Кузьма все свободное время на море смотрел. Мог всю ночь простоять и работать опосля, будто вол. Я однажды вышел ради любопытства посмотреть: вода ли ему – помощница али он сам морской житель, изгнанный из пучин, и вернуться не может обратно за грехи какие?

      Промеж мужиков какие только сказки не ходили о нем. Подхожу, значит, ближе и вижу. Стоит, словно исполин, и, за поручни корабельные вцепившись, смотрит на гладь морскую, будто молит об чем. Тут подходит к нему Джон – галерщик, собака черная. Подходит и молвит Кузьме: – Не надумал еще отдать мне обещанное?

      – Как дождусь берега, так и расквитаемся, – грозно ответил Кузьма.

      Заскрипел черноглазая собака зубами, но смолчал. Потом, значит, просит Кузьму:

      – Дай взглянуть еще раз, – и протягивает руку за чем-то. Кузьма посмотрел на него, аки мышь на крупу,