Хроники ворона. Книга первая. Илья Юдачёв

удивления Флави, не найдя слов, способных выразить всю ее признательность, смотрела уходящему жонглеру вслед со смесью благодарности и все той же необъяснимой симпатии. Но было в этом взгляде что-то еще. Что-то еще…

      «Она все еще с Эмилем. Она будет с ним всегда. Хоть он и не прыгнул ради нее за борт».

      ***

      Труппа остановилась в двадцати милях к юго-востоку от города Навия, что являлся их домом. Был ранний вечер и циркачи тратили его на посиделки у костра, пьянство, карты и пение песен. Беззаботная и веселая жизнь, скажет кто-то. И будет отчасти прав.

      В те немногие минуты, когда Динкель не думал о Флави, он становился веселым и жизнерадостным человеком – настоящей душой любой компании. В труппе почти все обожали его и всегда собирались у костра, когда он начинал играть на своей лютне, напевая при этом самые различные песни, коих он знал великое множество: от тонкой любовной лирики до героических баллад, от глубокомысленных поэм до кабацких матерных напевов.

      И что бы ни играл одаренный абсолютным музыкальным слухом и невероятно ловкими пальцами Динкель, все собравшиеся вокруг него люди, всегда завороженно слушали его песни, предаваясь воспоминаниям, и восторженно подмечали способность прикасаться мелодией и голосом к струнам души, словно она тоже была инструментом в его руках.

      В этот раз была любовная лирика:

      «По улицам кривым и одиноким,

      Сроднившись с тьмой и душу в ней укрыв,

      Он шел своей неправильной походкой

      И грустной песни вспоминал мотив…

      А ночь полна зловещих приключений,

      Полна случайных, судьбоносных встреч,

      И в переулках может ждать погибель,

      А может кто-то за собой увлечь…

      И странно было той холодной ночью

      В них встретить деву краше, чем заря,

      Но подойти к ней было все ж опасно,

      Такая может душу сжечь до тла…

      Он подошел неправильной походкой:

      «Вы заблудились, проводить нельзя»?

      В ответ увидел милую улыбку:

      «Я заблудилась, видимо, не зря».

      Уже давно тот вечер канул в лету,

      Но лужи помнят все же их шаги,

      И помнят они каждую слезинку,

      И каждый вздох – дыхание любви…»

      Растроганные циркачи аплодировали своему хромому товарищу, в то время как за их посиделками у костра чуть поодаль наблюдал одетый в черную походную одежду господин, который явно был не из труппы. Дождавшись, когда основная масса артистов, слегка хмельных и подшучивающих друг над другом, разойдется, оставив взявшего передышку жонглера наедине со своим инструментом, он подошел к бревну, на котором тот сидел и приземлился рядом, уставившись на пламя костра. Динкель, задумавшийся о чем-то своем, даже не обратил на гостя никакого внимания, пока последний вдруг не заговорил:

      – Всегда поражался тому, насколько разносторонний ты человек, Динкель. Красивая песня.

      Динкель повернул лицо и сначала удивленно, а потом радостно уставился на неожиданного