Гавань. Юлия Бекенская

рассердится!

      Дерг! – и хихиканье за спиной.

      Слезы на глаза, до чего обидно. Но Тая не обернется. Потому что она не только не нежное, но еще и бесплатное создание. И учится здесь благодаря заботам таких, как Сонечкин папа.

      Если бы не голос, то в гимназию ее, конечно, не взяли бы. «Так ангелы божии поют», говорила мадам попечительница, поднося платочек к глазам. Когда Тая поет, так мало значат щипки да придирки; есть только голос да вольное небушко, и ни гимназистки, ни учителя над ней не властны.

      – Продолжаем! – это историк вернулся.

      На секунду застыл, глядя на доску.

      Замер и класс. Тая видела, как напрягся затылок учителя – сейчас закричит! На всякий случай даже дышать перестала.

      Небрежным жестом он стер с доски:

      – Открыли тетради…

      Ух. Отлегло.

      Душно. Чуть-чуть потерпеть. Бисером влага над верхней губой. От старания облизнулась – соленая. И этого от вкуса будто бы раздвоилась.

      Одна Тая остается на месте и неуклюжими пальцами выводит в тетрадке. Другая мчится, как резвый дельфин, ныряет в аллейку под старыми липами, юркой рыбкой скользит по тропе до самого моря. А на причале-то как подпрыгнет, как плюхнется воду! И брызги летят во все стороны…

      Томно-то как. А учитель бубнит и бубнит. Ничегошеньки не понятно.

      Как же его называли смешно? Цаца? Нет, Цапель. И любовь у него, девочки шептались. Такой скучный, и вдруг любовь… голову наклонил, губу нижнюю выпятил. Точно, Цапель…

      Как жарко… совсем нечем дышать…

      – Ай! – от неожиданности Тая пискнула на весь класс.

      Опять девочки. Дались им Таины косы!

      Историк замолчал и уставился на нее.

      – Смирнова? Извольте встать!

      С полыхающими ушами Тая поднялась.

      Тук-тук-тук – сердце колотится часто, а движения почему-то замедлились, будто воздух в самом деле превратился в кисель. Она едва слышала, что ей говорят, звуки доносились издалека…

      – …должно быть, хотите продолжить урок? Будьте любезны, я с удовольствием…

      Перед глазами плыло, и в наползающем розовом мареве Тая увидела, как государев портрет на стене насупился, посмотрел на нее с презрением.

      Только бы не сомлеть.

      Она не Сонечка, классная дама будет кричать, и мадам попечительница…

      – …считаете допустимым перебивать педагога, кричать, как дикарка…

      Не сомлеть…

      В розовом мареве проступила мадам попечительница – шумная, с жемчужной ниткой на белой толстой шее… смотрит укоризненно, как государь на портрете…

      Не сомлеть…

      В глазах потемнело. Вздох – но воздуха нет, есть кисель, а рыба не может дышать в киселе.

      А-ах!

      Выдох.

      Темнота навалилась мягко, Тая стала вдруг очень гибкой – и не упала, а мягко и плавно стекла: под парту, на пол, в обморок…

      И наконец, стало покойно и хорошо.

      …Два склоненных лица: озабоченное – классной дамы и сердитое –