Пришельцы. Олег Викторов

прошептала она, а слёзы двумя ручейками неостановимо текли по её щекам.

      – Какой год?! Может, расскажешь?..

      Она рассказала.

      …Людмила жила с родителями и младшим братом в маленькой двухкомнатной квартирке в Копотне, рядом с кольцевой дорогой. Сколько себя помнила, отец пил безбожно, а потом и мать к пьянству пристрастилась. Дома вечно не хватало денег, в том числе и на еду, и нередко ошивался всякий сброд. А девчонка росла, хорошела… Однажды родители в очередной раз упали в беспамятстве, а их случайный собутыльник начал приставать к девчонке, когда та заглянула на кухню – хоть чайку глотнуть, ведь живот крутило от голодухи. Она и лица-то его толком не помнила. В память врезались лишь липкие лапищи, тяжкий перегарный запах и верблюжьи губы. Он облизывался и вытягивал их, норовя поцеловать. Она пыталась вырваться, но бесполезно. Алкаш грабастал и грабастал её своими ручищами. Ей даже казалось, что рук у него не меньше, чем лап у паука, и они такие же страшные и лохматые. Она не кричала, не звала на помощь, боясь разбудить спящего братика, чтобы тот не увидел всей этой мерзости.

      – Сучка! – прошипел пьяный развратник, когда она, в отчаянье, укусила его за руку, чуть повыше кисти. – Я тебя научу, как нужно вести себя со старшими!

      Он схватил её за волосы, оттянул голову назад и заставил встать на колени. Затем расстегнул штаны и вытащил свои причиндалы. В нос ей ударил запах мочи и давнишней немытости.

      Она дёргалась, пыталась увернуться, а он тыкал и тыкал ей в губы вонючей головкой, продолжая держать за волосы. Чтобы хоть как-то увильнуть, она опустилась ещё ниже, практически села на пол, не обращая внимания на резкую боль в затылке от готовых вырваться с корнем волос. Руки лихорадочно зашарили по холодному кафельному полу, и правая наткнулась на что-то ещё более холодное, металлическое. Ножик! Обычный ножик, которым колбасу или хлеб режут, не точеный к тому же уже давным-давно. Она схватила его и ударила прямо в волосатое, дурно пахнущее непотребство. Мужик дико заорал, отпрянул от неё, а она полоснула ещё раз, наотмашь, и кинулась прочь из кухни, а потом и из квартиры. Сколько бежала в темноте, не разбирая дороги, не помнит. Очнулась в лесополосе, сидя на сырой и студёной земле, прислонившись спиной к дереву. Рука по-прежнему сжимала спасительный нож. С омерзением отбросила его в сторону и сжалась в комочек: на улице был конец августа, ночи стояли холодные, а она выскочила в одной ночнушке и тапочках. Потом отыскала нож, отмыла и с тех пор не расставалась с ним.

      Вернулась она домой, когда рассвело, вся зарёванная и дрожащая от холода.

      – Где носило всю ночь?! – прорычала мать, опухшая и злая со страшного похмелья. Она возила тряпкой по полу на кухне, замывая кровавые разводы.

      Отец с отрешённым видом курил «Беломор», а пепел с папиросы падал вниз, как раз на те места, где только что мать прошлась тряпкой.

      Людмила поведала всё без утайки и потянулась к матери, ища сочувствия и успокоения. Но та села на табуретку, широко расставив толстые, в венозных узлах ноги, едва прикрытые