Молочные зубы. Зои Стейдж

на нее неподвижный скептический взгляд, выводивший ее из себя, а когда в комнату входил Алекс, без конца улыбалась. Сюзетта долго не оставляла попыток, но годы постоянных неудач стали для нее как удар в живот. В тот самый живот, который был неспособен выдержать еще одну травму.

      Она опять натянула резиновые перчатки. Порой ей хотелось иметь в гардеробе резиновый спортивный костюм. Он стал бы защитой от микробов – лекарства ослабили ее иммунную систему, – но что еще важнее, перчатки наполняли ее жизнь содержанием. Они символизировали тяжкий труд, эффективность, чистоту и в конечном счете красоту – одним словом, то, к чему она так стремилась. Здоровье в любой момент могло пошатнуться (хотя она и старалась свести риски к минимуму), но содержать дом в идеальном порядке ей было под силу. Так Сюзетта подчеркивала свою значимость.

      Она поставила ведро и опустилась на четвереньки. А потом стала надраивать пол в тех местах, где перед этим прошла, стирая собственные невидимые отпечатки.

      Обычно подобные методичные движения успокаивали ее, погружая в блаженное, расслабленное состояние, давая мозгу небольшую передышку. Но сейчас она переживала, не зная, что сказать Алексу. Хорошая новость: с физиологией у Ханны все в порядке. Плохая: проблема может таиться у нее в голове. Это его расстроит? Он никогда не видел, чтобы дочь вела себя странно, например, набрасывалась ни с того ни с сего на ребенка намного младше нее. А если бы воспитательницы в детском саду поведали Алексу о ее отвратительных выходках, наверняка не поверил бы. Он считал, что те все преувеличивали просто потому, что развитие Ханны не подчинялось традиционным этапам. Между собой они стали называть ее «неполноценной», и если Алекс настаивал на том, что мир становится терпимее к подобным отклонениям и не подвергает их остракизму, то элитные школы, в которые они записывали дочь, считали иначе.

      – Она хоть и не говорит, но на удивление сообразительна, а интеллект у нее гораздо выше среднего, – постоянно хвастался он.

      Сюзетта знала: он все еще надеялся, что девочка, пусть даже с опозданием, полностью социализируется. Но разве для этого прошло недостаточно времени? Возможно, им поможет новый психолог, специалист по детскому развитию. Ее тревожило, что Алекс знает не все: она перестала ежедневно сообщать ему об изменениях несколько лет назад, когда увидела, что на его лице все явственнее проступает раздражение. Из-за этого Сюзетта чувствовала себя совершенно никчемной, способной лишь жаловаться. Когда она не рассказывала о поведении Ханны, им удавалось куда лучше и спокойнее проводить вместе время. Однако стоит ей передать мнение врача, что нежелание говорить требует иного лечения, чем неспособность, и Алексу придется признать, что Ханна упрямится нарочно. Дочь играла с каждым из них по-своему. Водила за нос. Манипулировала, преследуя свои садистские цели.

      Сюзетта швырнула губку в ведро и приказала себе успокоиться. Обвинять семилетнего ребенка в садизме – это уже чересчур. Однако сколько