Киборг-национализм, или Украинский национализм в эпоху постнационализма. Ирина Жеребкина

гения» у В. Лыпинського). Бенедикт Андерсон в знаменитой книге Воображаемые сообщества специально отмечает особую роль а) национального языка и б) национальной историографии в производстве украинского национального мифа в середине 19 века: по его словам, «употребление этого [украинского, уточнение наше. – И.Ж., С.Ж.] языка стало решающей ступенью в формировании украинского национального сознания. В 1846 году в Киеве была основана первая украинская националистическая организация – причем основана историком!».[77]

      Для того, чтобы воображаемый объект (например, «душа народа» в дискурсе апартеида или «дух народа» в дискурсе украинских органических интеллектуалов) мог приобрести статус реального, необходимо, по мнению Норваль, сформировать социальное единство: ведь политическое воображаемое – это «невозможное, которое стало реальным».[78] В дискурсе украинских интеллектуалов таким проектом политической трансформации невозможного или воображаемого объекта («духа народа») в статус реального «как поверхности вписывания для упорядочивания уже всех социальных отношений»[79] стали радикальные требования национальной независимости и политического сепаратизма, выдвинутые после революции 1917.[80] Ресигнификация украинского национального мифа в дискурсивный аппарат национального воображаемого знаменует начало этапа нового – «воинственного» и «деятельного», в терминах Донцова, украинского национализма, способного средствами политической борьбы и вооруженного насилия решить задачу создания независимого украинского нации-государства.

      Структурно украинское национальное воображаемое оформляется как гетерогенное сочетание политических требований дислоцированного населения наиболее угнетенных социальных групп обеих империй, а именно артикуляции одновременно 1) классового и 2) этнического антагонизма. В отличие от представителей дореволюционного этапа украинского национализма, таких как Драгоманов, отвергавших «темный», «простонародный» национализм украинского народа и требовавших просвещенного, «окультуренного» «украинства»,[81] идеологи его постреволюционного этапа, такие как А. Крымский, выдвигают противоположный тезис – «демократичное, мужицкое – значит, украинское»[82] и утверждают, что «социализм и национализм, создавая определенный вполне здоровый гибрид, выступают как инструмент формирования модерной нации».[83]

      Призыв украинского национализма нового типа – «Укреплять волю нации к жизни, к власти, к экспансии» (Д.Донцов)[84] был услышан. В результате в ситуации возникновения национального политического воображаемого в Украине удалось провести политическую мобилизацию: за три с небольшим года (1917 – 1920) Украина пережила события, на которые у западноевропейских держав обычно уходили столетия. Никогда ранее не имевшая собственной государственности Украина после революции

77

Андерсон Б. Воображаемые сообщества: размышления об истоках и распространении национализма. Москва: Канон Пресс, 2001, с. 96.

78

Norval A. Deconstructing Apartheid Discourse, р. 101.

79

Ibid., р. 27.

80

Как сформулировал основоположник украинской «самостийности» Мыкола Михновський: «Украинская нация должна сбросить господство чужаков, потому что оно отвратительно для самой души нации. Должна добыть себе свободу, даже если зашатается вся Россия! Должна добыть себе освобождение от рабства национального и политического, даже если прольются реки крови!».

81

Драгоманов М. Літературно-публіцистичні праці у 2 т., т. 1, с. 138.

82

Цит. по: Павличко С. Націоналізм, сексуальність, орієнталізм: складний світ А. Кримського. Київ: Основи, 2001, с. 218.

83

Там же, с. 281.

84

Донцов Дмитро. Націоналізм, с. 161.