Девушка с глазами Герды. Наталья Шемет

ее. Нежное лицо, обрамленное чуть вьющимися темными волосами, было на диво спокойно. Бледные губы сложились в подобие улыбки, казалось, что женщина просто спит – и снится ей что-то очень-очень хорошее.

      Наверное, на небесах хорошо.

      Амалия, с детской верой принявшая свои новые глаза, поцеловала Герду в холодные губы.

      – Спасибо, тетенька, – прошептала она. – Когда я вырасту, я хочу быть такой, как ты. Я обязательно стану такой, как ты.

      И светло улыбнулась.

      Где-то далеко-далеко, в холодном сверкающем льдом дворце охнул Кай, схватившись за сердце. Ему на мгновенье показалось, что в грудь с размаху всадили длинную раскаленную иглу. И та проворачивается, жжет нестерпимо, наполняет огнем.

      И внутри что-то плавится.

      Часть третья

      ДЕВУШКА С ГЛАЗАМИ ГЕРДЫ

      Сердце охотника

      – Тшшш, ну, тихо, тихо, – замерзшие пальцы легко касались серой шерсти. Девушка упрямо гладила по голове все еще пытающегося рычать волка.

      Истоптанный снег был заляпан красным – угодивший в капкан серый долго мучился, стараясь освободиться. А когда не смог, попытался отгрызть собственную лапу.

      Тогда она и нашла его. Окровавленная морда и страшный оскал не пугали девушку – ее не остановили и клацнувшие возле лица волчьи зубы, когда она наклонилась слишком близко. Длинные светлые волосы испачкались в кровь.

      Девушка гладила зверя, и тот утихал, правда, теперь уже скулил, как раненая собака. А он и был просто собакой – большой, серой, очень-очень несчастной. И ему было больно. Ужасно.

      Что это такое, она знала. Но боль не пугала. Ни своя, ни чужая. Чужой она не боялась – умела успокоить, унять. А своей не чувствовала. Почти не чувствовала.

      Просто помнила, что это такое.

      Боль – это больно. Очень. И не только в месте раны. Больно… везде. Сам превращаешься в один острящийся комок, сам – боль, болишь, изнемогаешь, горишь весь – огромный, как мир, или, наоборот, маленький, сжавшийся до размеров кончика иглы – тонкая, едва воспринимаемая обезумевшим сознанием точка, в которой сосредоточилась, в которой пульсирует дикая, липкая, невообразимая боль. Ты – боль. А еще ты – страх.

      Потому что с болью всегда приходит страх.

      Она помнила.

      Лет десять назад

      …– Амалия, – ответила девочка. – Меня зовут Амалия.

      – А что ты тут делаешь?

      – Прошу милостыню. Подайте… – дрогнувшим голоском произнесла Амалия и подняла лицо вверх…

      У девочки не было глаз.

      Вернее, они были когда-то – но сейчас на их месте остались лишь зарубцевавшиеся раны, страшные, зашитые грубыми руками, которые в лучшем случае годились на то, чтобы валить лес да рубить дрова.

      – Девочка… кто тебя так?

      – Отец, – светло улыбнулась Амалия.– Он сказал, что так будут больше подавать.

      – А твоя мать?

      – Она умерла, – снова улыбнулась Амалия.

      – А почему ты улыбаешься?

      –