Герои нашего времени. Марат Хасанович Валеев

полгода, как не стало Анны Николаевны… Утром он пришел в храм, чтобы поставить свечку за упокой своей «боевой подруги», как в шутку при жизни говорила покойница. Их связывали долгие годы дружбы: сорок лет они проработали в одной школе, жили рядом… Вся жизнь на виду! Как одна семья! А когда по очереди овдовели, стали поддерживать друг друга, не обращая внимания на кривотолки сплетниц вокруг их светлой, доброй дружбы. Александр Павлович тяжело переживал уход своей любимой коллеги и соседки. Долгая, с метелями и стужей зима постаревшему, одинокому учителю показалась вечностью.

      Весной дочь Анны Николаевны приехала из Москвы, продала дом каким-то приезжим людям и даже не зашла к соседу-учителю: их отношений она никогда не одобряла и нравом была непроста.

      Возвращаясь из храма домой, Александр Павлович увидел, как заклубился дым с «аннушкиного» участка. Расшумелись соседи: видимо, порядки стали наводить, устраиваться на новом месте. Но отнюдь не спокойно стало у него на сердце. Заглянул учитель через забор и ужаснулся! В костре догорали книги из личной библиотеки Анны Николаевны!

      – Прекратите! Остановитесь! Как вы можете! – закричал Александр Павлович.

      – Тебе чё надо, старик! – нагло спросил уже подвыпивший новый хозяин.

      – Вы сжигаете книги! Как фашисты! Остановитесь! – хрипло зароптал учитель.

      – Ну, ты знаешь, что!..

      И воздух разорвала мерзкая, нецензурная фраза! Но Александр Павлович продолжал кричать:

      – Там же Пушкин… Любимый аннушкин Пушкин!

      – Да что он нам, твой Пушкин! Пенсию, что ли, прибавил? – категорично заявила внезапно появившаяся полная женщина с красными то ли от дыма, то ли от водки глазами.

      Старого учителя осенила мысль: им надо заплатить! Александр Павлович уже какой год откладывал себе в узелок с небольшой учительской пенсии похоронные или на черный день. Вот он, этот черный день, и наступил!

      – Я вам заплачу! – не колеблясь, взмолился учитель.– Продайте мне оставшиеся книги!

      Полупьяная баба громко и раскатисто расхохоталась, а у мужика как-то странно изменилось выражение лица… Глаза быстро-быстро заморгали, и он стал лихорадочно потирать вспотевшие ладони.

      – Заткнись, дура – б…ь! А что, б…ь, дело замутили! Давай, б…ь, покупай, чудило! Герой, б…ь!

      Александр Павлович до вечера расставлял у себя дома книги и разговаривал с Анной Николаевной, будто она живая!

      – Аннушка, я спас большую часть твоих книг, не волнуйся! Что ж Катерина-то, дочь твоя, оставила их этим извергам! У них же один градус совести, и то не по Фаренгейту! Они смеялись надо мной… Пусть! Им не понять! Аннушка, не волнуйся… В этих книгах ведь столько памяти! Я спас! Помнишь, Аннушка, как мы с тобой Пастернака читали зимними вечерами! «Свеча горела на столе, свеча горела…» И свечу зажег в память о тебе – и в храме, и в доме… на столе… понимаешь?

      Александр Павлович тихонько опустился на пол, сердце сжала ужасная боль. На столе мерцала