Фатум. Том третий. Форт Росс. Андрей Леонардович Воронов-Оренбургский

Ты прав… – ее прекрасные глаза были полны слез, когда она прижалась к нему.

      – А раз так,– смягчая тон, откликнулся он,– надеюсь, ты сделаешь всё возможное и невозможное тоже. Это ведь в наших интересах, не так ли?

      * * *

      Еще около двух часов они без устали уходили от проклятого места. Теперь никто не думал разводить костры; жевали лишь сорванные на ходу дикие ягоды и бежали от любой более явственной тропы, ибо встреча с человеком означала гибель. Лес снова притих, нагоняя студеный страх. Охваченные тисками паники, беглецы непрерывно стреляли глазами из стороны в сторону. Временами они слышали то впереди, то сзади какие-то подозрительные звуки, но не могли определить расстояние до них. Непролазные колючие заросли кустарника в конце концов вынудили их вый-ти к побережью. Земля здесь была болотистой, воздух наполнен запахом влажной гнили хвои, и при дыхании оставалось ощущение скапливающейся во рту слизи.

      – Сыро-то как,– со вздохом прохрипел Палыч, с опаской поглядывая на огромное, медленно темнеющее небо и, продолжая брести за Соболевым, посетовал: – Вот и ребятушек наших не успели земле предать… Расклюют их вороны, растащит зверье…

      – Ладно те,– хмуро обрезал Ляксандрыч.– Больше не надо солу – оплакали их уже. Лучше грей душу мыслью: что может краше быть бегов? Когда уходишь от травли —ни о чем другом не думаешь. Ты, похоже, забыл, старый, что лямки горб твой натерли?

      – Ну, спасибо тебе, сват, на добром слове,– Палыч сплюнул в дымчатую от гнуса траву, обиженно выдирая из слякоти завязший сапог.

      – Старая дружба не ржавеет,– в тот же миг подал голос Соболев и протянул жилистую руку денщику.

      – Ослаб я, братец… Моченьки моей нет… – по-рыбьи хватая воздух, выдавил Палыч.– Стар я супротив вас, голенастых…

      – Ну, ну! Еще брехни, что, мол, стоишь пред нами весь мокрый… уссавшись от страху… Да ты прежде мор-ской! Так – нет? Ты еще нас всех переживешь, дед. А ну, давай пособлю.

      Соболев, приставив ружье к дереву, помог Палычу сладить перекрутившиеся вьюном лямки.

      – Эх, Ляксандрыч,– денщик размазал по щеке комара и покачал головой.– Взял бы я тебя, ситный свет, за один край, да и поджег бы с одного конца до другого… вместе со всеми твоими «подсобками». Злобушка и ехидство – вот твой капитал, а на сие кукишь портки справишь.

      – Ну ты и репей,– Соболев подхватил шомполку.– К нему с добром, а он с кулаком. Да у тебя что ни человек – то вор иль злыдень. Я ж, если и колю тебя словцом, так то от любви, поддержать чтобы…

      Сырой мох зажулькал под сапогами Соболева, когда по цепочке прошелся ропот.

      – Осадите, братцы, неладно тут!

      Зубарев с капитаном, идущие впереди, подали пример —залегли у камней, выставив ружья.

      Аманда – ни жива ни мертва – впилась взглядом в сумеречье, почувствовав, как кожа на лице натянулась от страха. Солнечный свет редкими нитями проходил между сплетениями ветвей, золотя замеревшую листву.

      – Джессика,– едва уловимым шепотом окликнул капитан и поманил ее рукой.

      – Что там? – Аманда, прижимаясь к земле, придвинулась ближе.

      – Не знаю,–