Посланница вечности. Лидия Луковцева

половина блокнота. Андреас, мой отец, и ваш дед Генрих встретились в лагере для военнопленных в Поволжье. Пленные добывали соль из озера, есть у них там такое соляное озеро Тускел. Ваш дед спас жизнь моему отцу.

      Пауль, как мог короче, пересказал молодому человеку эту историю. Отец после ранения плохо поправлялся, был истощен и ослаблен, а Генрих в то время работал при кухне, на подсобных работах. Как-то он сумел пристроить туда же и Андреаса. Ему приходилось работать за двоих, поскольку помощник из отца был никудышный.

      К примеру, главной их обязанностью было возить пресную воду для готовки пищи. Лагерь располагался в степи, на солончаковых землях, и с питьевой водой были большие проблемы. А в горе, отстоявшей на неблизком расстоянии, бил родник, формировавший несколько подземных озер с пресной водой. Оттуда ее и доставляли Андреас с Генрихом на тележке, во флягах. Пока, наполнив одну флягу, Генрих перетаскивал ее к стоявшей у входа в пещеру тележке, Андреас наполнял другую и имел возможность немного отдохнуть.

      Генрих перетаскивал все фляги, кроме самой последней. Ее уже тащил сам Андреас, след в след за Генрихом и его предпоследней флягой. Прежде чем тронуться в обратный путь – тащить тележку с полными флягами под палящим солнцем – передыхали уже вдвоем, привалившись спинами к скале. Скала была теплой, и в первые мгновения после пещерного холода это было блаженством.

      Тележку, по большому счету, Генриху приходилось тащить одному, Андреаса болтало из стороны в сторону. Через какое-то время он просто толкал ее сзади. Да разве только это! Много чего пришлось пережить. Отец через всю жизнь пронес благодарную память о своем друге.

      – А тетрадь?.. Как она оказалась у вашего отца? То есть, блокнот…

      Спешит, спешит…

      – Блокнот… Видите ли, ваш дед писал стихи. Не буду лукавить, я, конечно, прочел их. Я не великий знаток поэзии, но это, как бы сказать…

      – Да говорите уж как есть, – усмехнулся Роберт. – Не думаете же вы, что меня захлестнет чувство кровной обиды за деда, которого я, кстати, никогда и не видел? И мало что о нем знаю… Что, так себе стихи? Не образец высокой поэзии?

      – Не образец, – кивнул пожилой господин, он старался сдерживаться. – В тех условиях… обратиться к поэзии… Находить время и силы после изматывающего дня… Когда сон был спасением, и каждая его минута дорога… Кроме всего прочего, это было просто опасно. Его могли расстрелять – мало ли, что он там пишет! Охрана не обязана знать немецкий. Да и кто бы стал разбираться? Одним пленным больше – одним меньше…

      Он пожал плечами и ткнул сухим бледным пальцем в блокнот.

      – Да, я бы сказал – самодельные стихи. Но ведь это история вашей семьи! Генрих писал о том, что пережил, о своих чувствах. Написал не так уж много, таковы были обстоятельства. Я даже не представляю, как он умудрился добыть этот блокнот и карандаш – в то время и в тех условиях! Думаю, что работа при кухне сыграла роль, какой-никакой доступ к продуктам был у него. Кстати, расположение стихов не совсем обычно,