Розы и тлен. Кэт Ховард

я научилась любить бег, научилась любить движение. Мне доставляло удовольствие то, что я могу довериться крепким мышцам своих ног, что они меня не подведут, если понадобится. Бег давал ощущение силы и уверенности. Мне казалось, что если бежать достаточно долго, то можно оставить за спиной всю свою жизнь, все проблемы. Мысли растают, и не останется ничего, кроме движения.

      Но как только у меня появилась возможность вырваться из материнского дома, я перестала пытаться убежать от своей жизни и просто начала получать удовольствие от самого движения. Размеренного, как стук метронома, движения рук и ног. Я бежала, чтобы почувствовать свое тело, очистить сознание, придумать, как распутать сложные сюжетные ходы. Бег был необходим мне, чтобы компенсировать все те часы, которые я проживала в воображении.

      Я бежала по извилистой тропинке, вьющейся между домиками стипендиатов. Тропинка вела мимо студий и прочих построек, окружавших поселок – некоторые из них выглядели старыми и обветшалыми, как то здание, где располагался бар «Там», и очевидно пустовали, – а потом углубилась в лес. Лесной воздух был напоен терпкими ароматами зеленой листвы и хвои, прохладный ветерок осушал пот, выступающий на коже, приятно охлаждая ее. Щебетали птицы, затеяв свою вечернюю перекличку, и какие-то мелкие зверьки – возможно, белки или бурундуки, носились по лесу наперегонки со мной.

      Солнце клонилось к горизонту, и я, развернувшись, побежала назад, по своим же следам.

      Я выбежала из темнеющего леса и направилась к поселку, где кипела жизнь. Вот домики наставников, благоухающий розовый сад, студии… У танцевальных были огромные, во всю стену, окна. При желании, их можно было задернуть шторами, чтобы сохранить уединение, но сегодня Марин не потрудилась этого сделать. Пробегая мимо, я увидела их, танцующих вдвоем – Марин и Гэвина, – и остановилась, замерев от восхищения.

      Я никогда не забывала, насколько одаренной танцовщицей была Марин. Я видела, как она танцует, почти всю свою сознательную жизнь, с тех самых пор, как была способна понять, что у нее действительно выдающийся талант, что она намного превосходит всех других девочек в балетных пачках и трико, с которыми она выступала на сцене. Я была на всех ее выступлениях, смотрела записи ее танца. Но иногда осознание того, насколько она гениальна, ускользало от меня, вытесняясь другими мыслями, до того момента, как она снова напоминала мне об этом, как и в этот вечер, когда у меня перехватило дыхание от представшей передо мной картины.

      Марин проносилась в воздухе, как молния, падала в руки Гэвина, и снова взлетала. Каждый изгиб рук, каждое движение ног рассказывали историю на чужом языке, которую я, тем не менее, понимала. Когда они танцевали дуэтом, становилось ясно, что Гэвин – лучший партнер из всех, с кем когда-либо приходилось работать Марин. Я могла слышать музыку, просто наблюдая, как они двигаются. Они сами были музыкой.

      Натруженные мышцы свело судорогой, но зачарованная, я продолжала стоять и смотреть.

      Они