Галина Волчек как правило вне правил. Марина Райкина

обрадованно выпалила: «Значит, нельзя?» – чем привела лысого человека в еще большее недоумение. Он опытным глазом осмотрел ее с головы до ног и произнес:

      – И вот что, девушка… Поверьте моему опыту… Не стоит вам поступать. Вас все равно не примут. Не теряйте время.

      Эти слова развернули счастливую Волчек на 180 градусов, и она с глазами, полными мольбы, сменила счастливую интонацию на тон заправской попрошайки. Может, эта разительная перемена в голосе, подкрепленная отчаянием в глазах, может быть, еще что-то изменили ход событий. Человек сдался:

      – Пойдете в последней пятерке.

      И быстро ушел, очевидно удивляясь разнообразию человеческих типов и их нечеловеческих желаний.

      Галина вошла с последней пятеркой среди девушек модельного типа. Претенденток усадили на скамеечку у стены, на них в упор смотрела вся «тяжелая артиллерия» Вахтанговского театра – не менее сорока знаменитостей: Толчанов, Шихматов, Понсова… И вскоре выяснилось, что соседство Волчек с фотомоделями не обещает ей ничего хорошего. Члены комиссии сначала хихикали, глядя на стеснительную толстушку, перемигивались между собой и что-то нашептывали друг другу.

      – А я была абсолютно спокойна, – говорит Волчек, – я же в отличие от других совсем не хотела поступать в Щукинское. Мне-то как раз было все равно – примут, не примут…

      Когда Волчек, похожая на девочку, нарядившуюся депутатом Верховного Совета из глубинки (коса, уложенная в пучок, синий пиджак в полоску с плечами, юбка ниже колен), начала читать прозу и басню, смех членов комиссии перешел в нескрываемый хохот. С повизгиванием смеялась прекрасная характерная артистка Понсова, очевидно почувствовав в абитуриентке родственную душу. Другие, вытирая слезы, махали руками, просили прекратить декламацию и не мучить уважаемую комиссию, чем окончательно запутали абитуриентку.

      В общем, трагедия неожиданно перетекла в комедию с хэппи-эндом, который случался в начале карьеры не у одного актера.

      – Все свободны, – сказал председатель жюри. – А ты, – обратился он к Волчек, – подойди к столу.

      ГАЛИНА ВОЛЧЕК: – И вот тот путь – от сцены до стола комиссии – был путь в эту очень страшную и жестокую профессию. Я шла, и каждый шаг отзывался мыслью: «Сейчас они будут говорить, что я бездарная, что у меня нет никаких данных». Там, может быть, было шагов-то десять – пятнадцать, но я помню каждый. «Только бы не разрыдаться». Подошла к столу и, как осужденная, ждала приговора, голову опустила на грудь.

      И вдруг…

      – Ты принята. Товарищи, против никого нет? – услышала она чей-то голос.

      – Нет, нет… – пропели все на разные лады с преобладанием мажорных.

      И тут сценарий о гадком утенке, в жизни которого справедливость наконец восторжествовала, дал осечку и пошел не в ту сторону. Вместо счастья и радости из глаз неожиданно брызнули слезы.

      – Я не хочу в ваше училище! Это мать! Она стоит там, внизу! Заставила! Я не хотела. Я хочу во МХАТ. Во МХАТ!

      Она размазывала по щекам слезы, рыдала, и монолога ее было не разобрать. Выскочила