Галина Волчек как правило вне правил. Марина Райкина

дифтеритом, калорийные булочки за 10 копеек. На апельсины денег не было.

      ГАЛИНА ВОЛЧЕК: – Смешно, что он лежал в боксе, где было разбито стекло, так что ни о какой изоляции не могло быть и речи. Глупые мы были. Ничему не придавали серьезного значения – ни деньгам, ни заразным болезням.

      Необыкновенная легкость бытия этой пары имела конкретную арифметику. Молодожены получали по 690 рублей старыми деньгами в «Современнике», из которых половина уходила на уплату за съемную комнату, другая половина – на продукты и коллективные гулянки.

      Непьющая Галина Волчек на одной из вечеринок юного «Современника»

      – Интересно, почему вы не взяли фамилию Евстигнеева?

      – Так вопрос не стоял. Актеры обычно оставляют свои. Да мне и в голову такое не приходило.

      – А вас никогда не смущало его провинциальное происхождение?

      – Нет, что ты. У нас были очень хорошие, светлые и ровные отношения. Хотя история «Пигмалиона» мне была не чужда.

      – Вы хотите сказать, что, как доктор Хиггинс, сделали своего мужа?

      – Ну не совсем так, хотя ситуация была похожа. Женя, например, говорил: «Беленый суп». То есть по-нашему – со сметаной. Мыло с парфюмерной отдушкой называл «духовым». Тенниску на молнии – бобочкой. Да много всего такого.

      – Вы, девочка из приличной семьи, стеснялись его дикости?

      – Никогда! Никогда! За всей этой дикостью, нет, дикость – не то слово. Я видела, чувствовала его талант.

      – Старались переделать, перекроить на свой лад?

      – Он был таким талантливым, что неизвестно, кто кого переделывал и кто на кого влиял. Он ли на меня, что позволял прикоснуться к своему таланту, быть рядом? Или я на него со своими методами?

      Но как бы она сейчас ни взвешивала, чьи заслуги при взаимном воспитании больше, она, конечно, пыталась изменить супруга, слепить его внутренний и внешний образ. Так, на первый свой киношный гонорар она купила Жене в комиссионке полное облачение – костюм, плащ, шляпу и в довершение коробку французских галстуков. Кстати сказать, каким бы чудовищным и безвкусным ни казался его костюм, он умел его носить шикарно, как будто именно для него одного он и был сшит самым дорогим московским портным.

      Впрочем, мануфактурной отделкой образа дело не ограничивалось. Волчек, смеясь, вспоминает, как заставляла мужа прочесть «Войну и мир». Женя добросовестно брал книгу в руки несколько раз, но так и не мог одолеть и трети. Доходило до таких ссор, что самому Толстому было бы неловко: что своим творением он ставил под угрозу семейное счастье. В данный момент семья Волчек – Евстигнеева была несчастлива по-своему.

      В конце 50-х годов она не подозревала, что в 1994-м использует личный опыт по ваянию чужого образа в спектакле «Пигмалион». Во всяком случае, воспоминания из семейной хроники доставят ей радость и она будет говорить артистам: «А вот Евстигнеев в этот момент, я помню…»

      1956

      {МОСКВА. ШКОЛА-СТУДИЯ МХАТ}

      – Чего ты дрожишь? – шепчет ей кто-то.

      Она