Анатолий Мариенгоф: первый денди Страны Советов. Олег Владимирович Демидов

это вкусно! И оба – старуха и ребенок – возвращались домой навеселе. Родители, само собой, ничего об этом не знали. Это была наша сокровенная тайна! Человек в четыре года очень скрытен и очень расчётлив. Только наивные взрослые всё выбалтывают во вред себе».

Анатолий Мариенгоф. «Мой век…»* * *

      Батарей обрывки клубы

      Быстрых бархатов обвили.

      Побежал инкуб рубинов

      Оборвать оба на башнях,

      Зубы выбитых барбетов

      Бороздить бурьяном бомб.

      В небесах балет болидов

      Бросил бусы. Бронза брызг!

      К облакам батальный бант.

      Брёвна, сабли, губы, рёбра

      Раздробить в багровый борщ.

      «Брац!..»

      «Урра-а-а-а-а!..»

      Трубы бреют бубны боли;

      Бредит братом барабан.

Иван Грузинов. «Бубны боли»* * *

      «Мы возвращались через Финляндию в Петербург вместе с курортными расфуфыренными дамами в шляпах набекрень или сползших на затылки, как у подвыпивших мастеровых. Возвращались с дамами в слишком дорогих платьях, но с нечёсаными волосами и губной помадой, размазанной по сальным ненапудренным подбородкам. Эти дамы, откормленные, как рождественские индюшки, эти осатаневшие дамы, преимущественно буржуазки, – дрались, царапались и кусались из-за места в вагоне для себя и для своих толстобрюхих кожаных чемоданов. Одна красивая стерва с болтающимися в ушах жирными бриллиантами едва не перегрызла мне большой палец на правой руке, когда я отворил дверь в купе. К счастью, я уже знал назубок самый большой матросский “загиб” и со смаком пустил его в дело.

Анатолий Мариенгоф. «Мой век…»* * *

      «В Пензе бессмысленно грабят все магазины на Московской улице. “Жги помещичьи усадьбы!”, “убивай буржуев!”. И жгут. И убивают всех, кто “подлежит уничтожению”. Ведь нет уже ни судов, ни судей, ни тюрем, ни полиции. “Всё поехало с основ”, как хотели того Шигалев и Верховенский».

Роман Гуль. «Я унёс Россию…»* * *

      Темно. Стреляют.

      Мы? Они? Не всё ли равно!

      Это день или месяц? Не знаю!

      Может, снится? Отчего же так долго?

      Пуля пролетела. Отчего же мимо?

      А снег лежит сухой, тяжёлый —

      Его не сдвинуть.

      Пьяный солдат поёт:

      «Вставай! Подымайся!..»

      Кричит вороньё,

      Да в сторожке баба завывает:

      «На кого ты меня оставил?.. Боренька!

      Родненький!

      И пойду я по миру…»

Илья Эренбург. «У окна»* * *

      Лотти (подходя, озираясь). Вот и Россия… родина катаклизма. Я лично больше всего боюсь приехать в Москву к шапочному разбору, к последнему акту исторической трагедии. А ещё хуже – после того. Я знаю только одно, что большевизм – это нечто неповторимое. По крайней мере, в ближайшие два-три столетия.

      Арбатов. А я лично другого мнения, миссис Кервэлл: я думаю – повторимое. И не в столь далёком