Тропою сна. Ольга Николаевна Скубицкая

находилась на другом конце города, там, где новомодные высотки последних лет перемежались с грустными хрущевками. Но оказалось, что Эле нужно не в те и не в другие. Тротуар заканчивался захламленным проулком, открывавшим жалкий вид на самые старые строения города, из которых, как это водится, уже порядком сыпался песок. Неказистые домики жались друг к другу так плотно, словно испуганные или замерзшие, и каждый провожал Элю мутными стеклами окон и облаивал своей персональной озверелой дворнягой, честно отрабатывавшей свой хлеб.

      В шестом по счету жила та самая женщина. Она без особых расспросов открыла скрипучую калитку и провела девушку в дом с весьма специфическим антуражем. Каждая вещь здесь говорила о занятиях хозяйки. Бесчисленные склянки с жидкостями всевозможных оттенков невзначай нашептывали о том, каких «принцев» можно к себе приворожить, не заботясь о последствиях. Пучки трав, свисавшие прямо с потолка, шуршали о злых духах и невзгодах, которые способны отпугнуть, а разнообразные талисманы, разложенные на всех горизонтальных поверхностях, заверяли в своем таланте привлекать счастье, удачу и деньги.

      – Боишься? – слегка щуря глаза, спросила пожилая неопрятная хозяйка в намотанном вокруг головы цветастом платке.

      – Нет, – поспешно ответила Эля, не поняв истинного смысла вопроса. Дом пах бедностью, старым, так и не зажившим до конца горем и, как ни прискорбно, глупостью, сломавшей жизнь; но удушающего запаха опасности в нем отродясь не водилось.

      – Тогда чего пришла? – недружелюбная женщина плюхнулась в старое, отчаянно скрипнувшее кресло-качалку.

      Эля осторожно примостилась рядом на расшатанный табурет.

      – За сына боюсь, – нашлась она.

      Женщина сверлила ее тяжелым взглядом, и на миг Эле показалось, что рентгеновское зрение встречается не так редко, как говорят. Она все ждала, когда в действие пойдут карты или осмотр линий на руке, но «колдунья» только пристально ее рассматривала да что-то шептала себе тихо под нос:

      – …погибнет, но останется жива… ейный ребенок, а пуповины-то и нет… а он-то не сможет отпустить, глазами черными вопьется и всю жизнь будет в себе носить, полный по горлышко…

      Мысли девушки блуждали, как пьяные, цепляясь за странные бессвязные слова хозяйки, пока не выловили что-то про мужчину, что-то совершенно бредовое, Эли не касавшееся. Слова вырвались сами собой, будто за язык кто дернул:

      – Вы не правы, глаза у него каре-желтые. – Взгляд Яна всплыл из памяти, не заставив себя долго ждать.

      – А мы с тобой о разном, девонька, о разном, – вдруг неприятно хихикнула женщина, но тут же помрачнела. – А сына твоего нет среди людей.

      – Как? – вскочила Эля и тут же обессиленно опустилась обратно; одна из шатавшихся ножек жалобно хрустнула, и девушка рухнула на пол.

      – А так, – подавая не слишком чистую руку, ответила хозяйка, – не вижу я, а значит, нет его.

      – Не может быть, – зашептала помертвевшая от страха Эля, прекратив тереть