И настанет день третий. Олег Шовкуненко

всякую привлекательность. Правда, Диона спасла меня от Цербера и до сих пор вели себя вполне дружелюбно. Может, за две тысячи лет злоба на человечество уже перегорела?

      – А за что ты мстила? – задавая вопрос, я внимательно следил за своей спутницей.

      – Люди ради забавы убили моих детенышей, а меня посадили в клетку. Потом они привезли меня в большой город и заставили выступать на арене.

      В голосе Дионы не было ни злобы, ни раздражения, и я вдруг понял почему. Эту историю она рассказывает уже две тысячи лет подряд. Боль и ненависть прошли, и в душе у львицы осталась лишь бездонная пустота.

      – Там то ты и убила человека? – сама собой представилась сцена, в которой Диона кидается на смотрителя.

      – Я убивала много людей. Иногда по несколько человек в день.

      – Как такое может быть? – слова спутницы поразили меня.

      – Может. Я дралась с людьми, которых называли гладиаторами. Бои проходили на огромной каменной арене в городе Риме.

      – Ты дралась в Колизее? – я открыл рот от изумления.

      – Да, дралась. И всегда побеждала. – из груди огромной кошки вырвался рык очень похожий на вздох. – Это потому, что я не страшилась смерти. Мои противники страшились, а я нет.

      – Все боятся смерти. – Мне вспомнились объятия ледяного океана и воздетое к небу лицо Саида.

      – Безумцы нет. А я была безумна от горя. У меня отняли все: детей, свободу, весь мой мир.

      – Гладиаторы ничем от тебя не отличались. Они были такими же рабами.

      – Ты прав. – Диона согласно кивнула. – Когда я это поняла, то выбрала себе новых врагов. Тех, кто сидел на трибунах. Эти мерзкие червяки реготали, когда мы умирали, и приказывали добивать раненых.

      – Зрители сидели высоко на трибунах. Туда ты никак не могла добраться.

      – Я почти добралась, – львица гордо блеснула глазами.

      – Но как? – Мне действительно стало интересно. Для того, чтобы вырваться с арены требовалась немалая сообразительность. Я вот прямо так… с ходу… ничего не мог придумать, как не старался.

      – Несколько раз против меня выпускали всадников. Я прикинула, что со спины лошади можно допрыгнуть до края ограды.

      – Допрыгнула?

      – Еще как допрыгнула. И если бы не тот солдат…

      – Какой еще солдат? – я тут же представил себе римского легионера в кожаном нагруднике и с большим квадратным щитом в руке.

      – Возле ложи одного из сенаторов дежурил солдат. Наверное опытный и смелый воин. На мой прыжок он среагировал с быстротой молнии. Я еще перебирала лапами в воздухе, а он уже нацелил на меня свое копье.

      Иллюстрируя свои слова, Диона приостановилась и высоко приподняла переднюю левую лапу. На мощной груди прямо напротив сердца зияла совсем свежая колотая рана. Клочья светло-соломенной, почти белой шерсти вокруг нее оказалась измазанной кровью. Кровь была старой и засохшей. Впитав в себя грязь и пыль, она приобрела оттенок гнилого баклажана.

      – Я умерла почти сразу. Меня даже не стали добивать.