Записки старого казака. Пластуны на Лабинской линии. Аполлон Шпаковский

и брося винтовки на погон левой руки, привынули шашки. Еще минута – и колонна наша, пронесясь в карьер сажен сто, не укорачивая аллюра, развернулась фронтом и, как вкопанная, остановилась, имея невиданные треноги и чурбаны впереди; вслед за командой: «батареи залп!» пятьдесят четыре страшных чудовища, с огненными хвостами и густым дымом, врезались в массы горцев и пошла оглушительная трескотня от разрыва гранат. Не дав опомниться горцам, застланным густой пеленой дыма, я приказал производить пальбу через станок, возвыся угол для вернейшего действия снаряда, рассчитывая, что после губительного залпа горцы бросятся к лесу. За дымом, застилавшим сборище, мы минут десять не видали что сталось с горцами; но пахнул ветерок, и нам представилась страшная картина истребления: трупы людей и коней валялись на месте скопища, ускакавшего и рассыпавшегося по лесу, не подобрав даже, по обычаю, тел убитых и раненых товарищей. Поблагодарил нас задушевным словом обожаемый, незабвенный наш В-в, и отряд, не тревожимый уже решительно ни одним близким выстрелом, вернули на линию.

      Потеря горцев, по словам лазутчиков, была огромна; долго после того они боялись нападать на донцев и, при виде пики, им все мерещилась ужасная ракета. Но и к этому чуду они привыкли, как привыкает человек ко всему; только кони их не мирились с ракетами и как вихрь уносили седоков, не слушая повода.

      Вскоре после этого чертова боя, как выражались горцы, породившего тысячи догадок и предположений, одно нелепее другого, мирные, уже слышавшие от своих земляков о новой урус-штуке, приехав на сатовку (Сатовка, мелочная торговля горцами с жителям линии, бывала обыкновенно в джуму, т. е. пятницу, чтимую мусульманами как у нас воскресенье. Они привозили свои произведения и менялись на наши зеркальца, иголки, сковороды, соль и разные побрякушки нехитрой работы. Эта ярмарка своего рода сближая горцев с нами, много влияла на смягчение нравов, и давала хорошую и выгодную торговлю для казаков. Приезжавшие горцы останавливались за станицей и не пускались в нее ни под каким предлогом, и потому были негодяи, которые надували их очень нечестно.) и увидя, на бывшем в то время практическом ученье, часть ракетной команды, действовавшей ракетами, спрашивали меня: «Ей, Палон, скажи пожалуй, какой ево тут шайтан: стреляй – нет, пошел есть, стреляй там!» Долго не решались мои кунаки на предложение мое рассмотреть этого зверя; они не только взять в руки ракету, даже и близко опасались подойти к ней, полагая наверное, что шайтан, сидящий в ней, вмиг взовьется и унесет их не в рай к гуриям, а прямо в пекло к черту.

      Глава VIII.

      КУНАК

      Слово кунак имеет так много оттенков, что передать все тоны и типы кунакства почти невозможно. Кунакство перешло к казакам, как и многое другое, из обычаев когда-то дружно живших с ними горцев. Кунак – друг, на жизнь и смерть; в более обширном смысле – хороший знакомый, приятель. Кунаки менялись между собою оружием, и связь между ними была так крепка, что один из них часто платил