Город святош. Тариэл Цхварадзе

за ночь дров в печах,

      и лишь над башней – невидимкой

      шпиль золотой сверкал в лучах.

      Трещали и ломались ветки,

      как где-то в Туле на Покров,

      а мандарины, словно метки,

      среди заснеженных садов.

      СУМАСШЕДШИЙ ИНГУРИ

      Сумасшедший Ингури нервно бился о скалы,

      вырывая с корнями вековые стволы,

      и белели вершины, словно зубы в оскале

      из упавшей на землю неожиданной мглы.

      Ну а сванские башни – крепыши-великаны,

      встали цепью в ущелье и ушли в полный рост

      перевалом, хватая грудью рваные раны,

      не сдавая однажды ими принятый пост.

      На террасе отеля где-то рядом с Ушгули

      мы сидим, разливая по пиалам вино,

      и отчётливо слышно, как из прошлого пули

      рикошетом звенящим разбивают окно.

      «А налей-ка мне, батюшка, в чашу кагора…»

      А налей-ка мне, батюшка, в чашу кагора,

      ты же видишь, как руки от горькой дрожат,

      отдохну тут немного в прохладе собора

      и продолжу свой путь, укрепившись стократ.

      Не читай мне псалмы, почитай Мандельштама,

      и поэзия лечит нам душу порой,

      я тут слышал недавно, что их Далай-лама

      с головой окунулся в наш век Золотой.

      Сладок местный кагор, вроде как полегчало,

      осени же крестом, мне, пожалуй, пора…

      Свято-Троицкий храм, где-то рядом с Байкалом —

      похмелюсь и расставлю точней вектора.

      ЛЬВОВ

      Время пролетит, возможно снова,

      поднимусь аллеей, не спеша,

      к замку нестареющего Львова,

      листья по дороге вороша.

      Воздух чист, и клён уже багряный

      наповал сразит своей красой,

      если буду, как обычно, пьяный,

      скину туфли и пойду босой.

      Завитушки кованых заборов,

      терпкий вкус наливочки в кафе,

      призраки готических соборов

      объявляют аутодафе.

      И теперь в своём Чорохском устье,

      каждый год листок календаря

      отрывая, буду Львов я с грустью

      вспоминать в начале сентября.

      ДОРОГАЯ МОЯ СТОЛИЦА

      Надышался здесь пылью обочин.

      Это было как будто вчера…

      Не согрели столичные ночи —

      под Москвою теплей вечера.

      Вот опять под крылом мегаполис —

      не понять, где начало, где край.

      В белой дымке знакомый до боли —

      иллюзорно-сверкающий рай.

      Заплатив за метро двадцать восемь

      деревянных российских рублей,

      забываю холодную осень

      в тёпло-потном потоке людей.

      По кольцу и затем радиалкой —

      переход, эскалатор, сквозняк,

      а по рельсам туннелей «Лубянки»

      тени всех убиенных скользят.

      Пиво, пиво, дешёвый джин-тоник,

      банки с выпивкой в каждой руке.

      Мне сдается, что скоро утонет

      храм Блаженного