Письма с Прусской войны. Денис Сдвижков

куда они должны были бы попасть по логике вещей, практически полностью погиб после бомбардировки англичан в 1945 г.

      Русские письма, несмотря на все перипетии истории, остались практически в том же виде, в котором их вынули из сумы курьера, включая конверты и хорошо сохранившиеся красные сургучные печати: хороший материал сфрагистики для изучения еще не кодифицированных к тому времени дворянских гербов. Негативным фактором, повлиявшим на сохранность и читаемость писем, стало лишь то, что они писались в походных условиях, нередко на марше. Многие письма написаны разведенными, частично выцветшими за 250 лет, чернилами, иногда в буквальном смысле на клочках бумаги.

      Уникальность материала в том, что особенности отложения архивных документов делают подобные находки нечастыми. Мало того что в архиве оказалось все без разбора разнородное содержимое из сумы курьера – от записочек до чертежей укреплений, – но к тому же пруссаки оставляли все нетронутым, не понимая содержания русских каракулей и опасаясь выбросить нечто важное. В государственные архивы личная корреспонденция в эти времена попадала только в экстраординарных случаях, обычно в качестве конфиската или приобщения к делу. В Пруссии перлюстрация и контроль за настроениями армии и подданных были поставлены на поток, и мы имеем регулярные экстракты из писем массы поданных короля в Семилетнюю войну как барометр общественного мнения[28]. В России середины XVIII в. обычной почте тоже не доверяли. Канцлер М. И. Воронцов писал, к примеру, своему племяннику в Европу: «Ne m’écrivez dans vos lettres que des choses générales et réservez pour votre retour ici tous ce que vous trouverez digne de remarque[29]». Перлюстрация заграничной переписки наряду с другими мерами предусматривалась как системная мера уже с начала елизаветинского царствования[30]. Ко времени Семилетней войны она практиковалась на наиболее важном стратегически почтовом тракте из Пруссии через остзейские губернии в Петербург – на Нарвском, Рижском почтовых дворах и в завоеванной с 1758 г. Восточной Пруссии. Однако системы, подобной прусской, по всей стране не существовало; не было и четко определено, кто имеет право перлюстрации[31].

      В частных фондах в России личной корреспонденции на этот период также сохранилось немного, как правило лишь у знатных родов вроде Воронцовых или Паниных. Однако и сохранившиеся семейные эпистолярии зачастую отличает сознательная выборочность в хранении и публикации материалов[32]. Особенно редка «лейтенантская» или, точнее, «поручицкая» проза – свидетельства нижнего офицерского звена, которые присутствуют в нашем корпусе. Вообще же эпоха 1730–1750‐х гг. даже на общем небогатом фоне русского XVIII в. выделялась А. Г. Тартаковским как «едва ли не самая глухая, неплодотворная пора» для мемуарного жанра и автобиографики в целом[33].

      В настоящем издании публикуются все входящие в найденный корпус частные письма, без изъятий и в аутентичном виде (см. правила публикации в начале основной части). Вне его остался лишь фонд, содержащий совершенно разрозненные

28

Например, N 1466 и 1469 в том же фонде («Выписки из вскрытых на прусских почтамтах и содержащих сведения о военных действиях писем»).

29

«Пишите мне в Ваших письмах лишь про обстоятельства общие, а все, что найдете достойным особого внимания, приберегите до Вашего возвращения сюда» (в Санкт-Петербург. – Д. С.) (М. И. Воронцов – А. Р. Воронцову, СПб. 10.10.1759 // АКВ XXXI, 97).

30

См.: Филюшкин 2002, 72 об указе 1742 г., вводившем механизмы и штаты контрразведывательной деятельности в России.

31

Ср.: Измозик В. С. «Черные кабинеты»: история российской перлюстрации. XVIII – начало XX века. М. 2015, 75–84. Еще до выступления армии в поход в 1757 г. С. Ф. Апраксин по своей инициативе велел вскрыть отправлявшуюся в Пруссию почту, обнаружив таким образом измену лифляндца подполковника Блома (см. ниже). После этого Апраксину по личному разрешению императрицы дозволили вскрывать письма – но только «подозрительные» и только до выступления в поход. Просьба секретаря походной Секретной канцелярии Веселицкого продолжать перлюстрацию самостоятельно после отзыва Апраксина не была удовлетворена (П. П. Веселицкий – М. И. Воронцову, Либава 14/25.11.1757 // АКВ VII, 500–501). О конфликте зимой 1758 г. касательно перлюстрации между почтмейстером Шмидтом и генерал-аудитором-лейтенантом Исаковым в Нарве см.: АКВ IV, 100–103.

32

Бекасова 2006, 26.

33

Тартаковский 1991, 49–50.