Письма с Прусской войны. Денис Сдвижков

последних: «Кроме неприятельских шляп едва видеть что было можно»[321]. По словам самих пруссаков, «их щастие при баталии было, что российская артиллерия болшею частию переносила или недоносила»[322].

      Именно драматическое начало баталии, как мы увидим, произвело и наибольшее впечатление на авторов писем: «Был дожьжик ис 90 пушек 12 и 18 фунтовых» (№ 44); «Когда был страх, то пушечныя ево ядры. Очень от них у нас урон был велик» (№ 78).

      Наконец «ровно в 11 часов» к канонаде присоединяется пальба «из мелкого ружья»[323]. Русские слышат из‐за дыма сначала бой барабанов, потом полковых гобоистов, играющих хорал «Ich bin ja Herr in Deiner Macht»[324]. Это прусский авангард под командованием генерал-лейтенанта Генриха фон Мантейфеля атакует правое крыло русских, где по прихоти судьбы командует бригадой другой, «наш»» Иван Мантейфель[325]. Первоначальная цель Фридриха, сосредоточившего на этом фланге основную мощь для атаки в три линии[326]: разбив на этом фланге русских, загнать всю их армию в близлежащие болота.

      До сих пор Фридрих вполне чувствовал себя в роли драматурга, определяющего декорации и игру в пьесе. Однако уже здесь начинаются случайности, которых «Федор Федорович» опасался накануне. Обходя зажженный казаками Цорндорф, часть пруссаков отстает и не может выполнить диспозицию короля. Их гренадеры авангарда и первая линия пехоты перемешиваются друг с другом и, расстреляв патроны, остаются без поддержки. Из-за плохой видимости и попавшейся по пути рощицы наступающее крыло пруссаков расходится под углом друг к другу и размыкает фронт. В результате атакующие силы пруссаков вместо сжатого кулака распылены. Образуется брешь, чем не могут не воспользоваться русские.

      Расстреляв запас патронов, до того, по словам хроникеров, безмолвные[327] (а в реальности, надо думать, сквозь зубы матерящие «лютерана») полки первой линии «красных» «с криком Ara (Victoria)»[328] идут в штыки. То ли по приказу П. И. Панина, то ли сами собой[329]. Поскольку атака закончилась разгромом, поражение и в этом случае останется сиротой – в отличие от аналогичного случая годом ранее при Гросс-Егерсдорфе. Когда неожиданный прорыв резервов через лес решил там исход битвы, «отцом» победы назначают постфактум без каких бы то ни было документальных доказательств Петра Александровича Румянцева. Общий ход и этого, и Цорндорфского сражения ясно говорит о другом: в критические моменты, особенно при атаке, армия пока далека от «регулярства» и подвержена стихийным порывам. Перелом тут наступит только со следующего 1759 г.

      Пока же натиск «красных» легко обращает пруссаков в бегство; драгуны бригадира Гаугревена поддерживают порыв. Около полдвенадцатого неприятель «в конфузию пришел»: захвачены несколько прусских передовых батарей, попадает в плен флигель-адъютант Фридриха II граф Шверин, командующий этим крылом генерал-лейтенант фон Каниц ранен, потери пруссаков достигают половины состава[330].

321

Костюрин 1759, 355; Принц Карл, 119; Hartmann 1985, 178.

322

РГАДА. Ф. 16. Оп. 1. Д. 114. Ч. 3 (5). Л. 276–276 об. (Скаска явившегося из полону жида Йозефа Гирша, 19/30.09.1758). Гирш был пленен в день баталии вместе с кн. Антонием Сулковским (№ 109–111).

323

Neudammer Magistrat 1926, 196.

324

Теге, 1123. Под полковыми «гобоистами» в прусской армии подразумевались, кроме собственно гобоев, трубачи и фаготы (Möbius 2008, 262).

325

Иван Мантейфель-Цеге, см. о нем № 102.

326

Tempelhof 1785, 232–233. Инструкция Фридриха II перед битвой опубликована в: Donnersmarck 1858 II, 78–80 («Атакует одно крыло, другое остается полностью незадействованным»).

327

См., например: Теге 1864, 1123 («русские стояли неподвижно и тихо»). Тишина во фрунте – беспрекословное требование устава как один из атрибутов регулярности («что бы салдаты […] не толькоб не говорили, но и никакого шуму не делали», Описание пехотного полкового строю 1755, 51).

328

Tielke 1776, 99; № 4. Насколько могу судить, свидетельство Тильке (пусть и изданное в 1776 г.) – одно из первых об употреблении этого боевого клича именно в сухопутной армии. На флоте «ура» фиксируется еще в начале XVIII в. (Сенявин Н. А. Морские журналы Наума Акимовича Сенявина, 1705–12 годов // Записки Гидрографического департамента Морского министерства. СПб. 1852. Ч. 10, 338 et passim). Русские уставы знают только «гузе» для моряков (в Семилетнюю войну см.: Коробков 1948, 137). Поясняющие скобки Тильке также подразумевают, что саксонец с этим обычаем незнаком, хотя никто еще не считает его чисто русским. Английские, а позднее и немецкие источники второй половины XVIII – первой половины XIX в. фиксируют употребление Hurrah! во множестве.

329

Муравьев 1994, 44 и Прозоровский 2004, 50–51 противоречат друг другу, сам Панин (№ 4) настаивает на стихийном варианте.

330

Generalstab 1910, 167.