Сёстры. Сборник. Лидия Сычева

вы бы не сбивались с темы, – подала организующий голос самая молодая из собравшихся, чернявая, с головой похожей на валенок, журналистка аналитического отдела. – Дальше как события развивались?

      – Ну, он мне: «Мадам, мадам», – и еще чего-то. Мне французский как тарабарская грамота. Он тогда по-английски: exit, exit.1 Оказывается, я не у того выхода стою. Кое-как объяснились. И только я из зеркальных дверей шаг сделала, слышу крик: «Наташка, cher moi, cher moi2!» Катится колобком мой француз, Бернар, налетел, обхватил, целует, плачет, усами колется – у них там мода что ли такая, все усы отращивают буденовские – лопочет по-своему. Я думала, он меня задушит, – Наталья Петровна смахнула слезинку. – Девочки, меня никогда за всю жизнь так не принимали, нигде, – торжествовала она. – Любое желание – на перевыполнение. В квартиру завел – я ахнула: мой портрет – на всю стену. Цветной. В каждой комнате – мои фотографии. Даже, извиняюсь, на стенке в туалете портрет.

      Женщины завистливо помолчали. В холодном окне чернели крыши старой Москвы, кое-где прикрытые посеревшим снегом. Двое рабочих в обмятых оранжевых фуфайках топтались на верхотуре. У одного на голове была каска, у другого – тюбетейка. Мужчины не спеша курили, ковыряли носками грубых сапог кровлю.

      – От судьбы, Наташ, видно не уйти, – стала размышлять вслух, выражая общие чаяния, молчавшая до сих пор завкадрами Чулкова, в прошлом – профсоюзный лидер. – Сколько у нас людей – в те времена – перебывало за границей, а жениха ты одна нашла. Когда у вас началось?

      – Почти год назад.

      – Вы в самолете вроде познакомились?

      – Да, я возвращалась из командировки, а он по туристической путевке к нам летел. Сидели рядом. Смешной, все вина мне подливал – «Наташка, Наташка», визитку выпросил. Ради Бога, не жалко. И вдруг через две недели мне письма любовные стал слать, звонить по ночам, франки на цветы переводил. Такая удача: дома денег нет, а тут хоть сосисок куплю… К себе позвал, приглашение выхлопотал… В первый день он меня так по Парижу уводил, что я ногу растерла. (Туфли почти новые у соседки выпросила). Добрались до дома, он ранку увидел, охать, ахать – «момент, момент» – побежал, купил лейкопластырь, ступню мне вымыл, мозоль заклеил и ногу ниже косточки поцеловал!

      – Сочиняете ведь, – усомнилась аналитическая журналистка.

      – Молчи, ничего ты не понимаешь! – вступилась за подругу Чулкова. – У нее нога – 35-й размер. Золушка! Не то, что у меня – 38-й, – и она выставила крупную ногу в черном ботинке на проход.

      – А у меня – 40-й, – подключилась завхоз Соня и примерила свою ногу к ноге Натальи Петровны. – Почувствуйте разницу. По снегу не проваливаюсь. Ничего мне не моют, зато стою твердо, не сшибешь, – она повела грудью, как богатырь, и не дожидаясь подруг первая смущенно захихикала.

      Насмеявшись, женщины шумно завздыхали как после

1

Выход, выход (англ.).

2

Ко мне, ко мне (фр.).