Сёстры. Сборник. Лидия Сычева

город большой и никому до нас нет дела. Мой друг может рассуждать на любые темы и во всем он доходит до непостижимых, совершенно мной несознаваемых вещей. А тут вдруг говорит просто:

      – Знаешь, я однажды, лет пять или семь назад, провел такой эксперимент: поехал в поле, выбрал там березку, самую что ни на есть кривенькую, самую слабенькую, и посадил ее у себя под окном на даче. Стал за ней наблюдать, ухаживать. И ты представляешь, – живо поворачивается он ко мне, – теперь она совсем выровнялась! Такое деревце стало, – и мой друг пускается дальше уже в абстрактные рассуждения, и я слушаю его вполуха, почти ничего не понимая, а самой горько-горько, и я чувствую как тихо, беззвучно стекают по щекам слезы.

      А он очень чуткий, мой друг. Рассказывает, руками машет, увлекся, случайно глянул мне в лицо, мгновенно изумился: «Ты чего?» и тотчас, в ту же секунду все понял.

      – Дура! – говорит он мне совсем невозвышенно, и мягко целует мои слезы, ласково.

      – Ага, – радостно хлюпая, соглашаюсь я.

      – Ну, будет-то жемчугами сыпать! – приказывает он мне и завершающе целует между бровей. – Все!

      – Все…, – согласно шмыгаю я.

      И мы мирно шагаем дальше, кажется, даже в ногу, и говорим про его город и про мою деревню, про его работу и про моих пенсионеров, про нынешнюю осень, непохожую ни на какую другую – листья опали враз, зелеными, и странно видеть под ногами столько богатого, живого цвета. Мы любим друг друга и мысленно, конечно, говорим совсем, совсем о другом. О том, что взрослые деревья не пересаживают – даже в самую благодарную и наскучавшуюся землю; что надо жить, счастливиться и радоваться тому большому, что у нас есть; что еще долго – до самого неизвестного и потому нестрашного конца – встречать нам год за годом весну, лето, осень и зиму; и что все в этом мире придумано и сказано до нас…

      Параня-богатырша

      Параня – баба внезапная. Зимой она к тебе и в 9 вечера в гости заявится, когда уж добрые люди спать ложатся. Снег, метель – это ей нипочем. Или грязь, холод, распутица – нынче какие они зимы? – тоже не препятствие. Садится на велосипед и – вперед. Заявится, сразу лезет в залы (нет, чтоб в прихожей посидеть!), в калошах или в сапогах, в плюшке или в фуфайке – всё на ней грязное, как правило, и лезет в святые, под иконы, если не остановишь. «Ну, че тут, еда какая у тебя, чи выпивка? Угощай!» А летом для Парани вообще закона нету – может и на крыльце переночевать или в сеннике, если в дом не пустишь. Две их было подруги неразлучных – Лида Мостикова да Параня Чулкова. Теперь подруга дом продала, к дочери двинулась в соседний район (вот её ждут-дожидают там!), а Параня тоскует:

      – Нету Лиды! Мы с ней, бывало, где только не ночевали! И на вокзале, и возле больницы, и на переезде железнодорожном сколько раз… Летом, – жмурится Параня, – мне ничего не страшно. И пью, и пою. Я, глядить, – хвалится она слушателям в очередном доме, где