Радуга. Анна Алексеевна Горностаева

записывать льющиеся строки, забыв обо всем на свете, равнодушная к прическе и к людям вокруг.

      Я – чайка над морем,

      Лечу на просторе,

      И море меня согревает волною.

      К свободе и воле

      Стремлюсь я в неволе,

      Грущу, проклиная тяжелую долю…

      Сисси писала, охваченная внезапным приступом вдохновения, а Боб ликовал: скоро она отпустит учителя, так как сегодня ей будет уже не до греческого…

      Боб так обрадовался своей удаче, что позволил себе пятиминутный перерыв и вышел подышать свежим воздухом. В саду было, как всегда, тепло, комфортно и пустынно. Лишь вдалеке маячила одинокая фигурка, вышагивающая по дорожке взад-вперед. Боб пригляделся: ну конечно, Анхесенпаамон! Его, что ли, поджидает? Да нет, глупости.

      Родственница фараонов, похоже, была рада встрече. Нет, рада – не то слово, радоваться здешние люди не умели. Скажем так, ей было приятно встретить знакомого.

      – А у меня проблемы, – с ходу заявила Анхесенпаамон. – Кошка разлила молоко.

      – Какая кошка? Какое молоко? – не понял Боб. Насколько он знал, животные в округе не водились.

      – Рыжая кошка. Зовут Буся. Прыгнула на стол, разлила молоко 12 августа 1932 года, оно попало хозяйке на праздничное платье… Столько мороки теперь из-за этого платья… Прямо не знаю, что делать…

      – Надо нейтрализовать кошку, – разумно предложил Боб.

      – Ну да, а как? – уныло отозвалась представительница древней цивилизации. – Кошкина голова – дело темное. Кто ее разберет, зачем она на стол прыгнула. Может, голодная была, или из вредности… Мотив непонятен.

      – А заставить хозяйку переодеться пробовала?

      – Исключено. Это – единственное выходное платье, а ей предстоит важная встреча.

      Анхесенпаамон совсем поникла духом. К счастью, Боба посетила очередная гениальная идея:

      – Собаку не пробовала?

      – Как это – собаку?

      – Ну, собака, лает на кошку, кошка убегает, залезает на дерево… И молоко цело. А с собаками договориться значительно проще.

      – Верно, – просияла Анхесенпаамон. – Спасибо. Так и сделаю.

      Никому другому Боб не стал бы помогать. Таковы правила – заботься только о своем рождении, иначе опоздаешь, потеряешь, упустишь возможность. Помогать другим – значит, вмешиваться в чужую судьбу, а тут дай бог в своей разобраться. Но египтянку было жаль – очень уж она хрупкая, беспомощная, наивная. Словом, женщина, которую хочется защищать. Интересно, в земной жизни она будет такой же воздушной, сероглазой, темноволосой? А вдруг родится кособокой, с бельмом на глазу и вреднючим характером? Нет, отмахнулся Боб, не может такого быть. Это было бы слишком несправедливо.

      ХХХ

      Следующие несколько дней Боб занимался вещами более приземленными, чем поэзия: затянули соседские склоки на коммунальной кухне, где стервозная баба Маня коварно гасила газ под кастрюлей потенциальной прародительницы Боба