Укрощение зверя. Василий Головачев

воздух застрял в легких – от восхищения и радости, настолько чарующ и красив оказался волшебный голос Деемудра.

      Замигал и погас фонарь возле дома, словно стыдясь своего бледного света.

      В округе залаяли собаки.

      Максим выдохнул клуб пара, прошептал:

      – Ух ты! Круто!.. Только я ничего не понял…

      – Это Дэванагари, – сказал Георгий, – «язык богов». Иннокентий пожелал тебе здоровья и удач.

      – А еще раз?

      Мужчины обменялись улыбками; Максим почему-то хорошо видел их в слабеньком отсвете окон дома на снегу.

      – Ты и сам сможешь петь так же, даже лучше, если проявишь терпение. Твой дар выше моего.

      – Вы не шутите?! – Максиму стало жарко. – Тогда я попробую. Только я уезжаю завтра…

      – Тебя найдут наши ученики, начнешь заниматься с ними.

      – А вы разве не будете меня учить?

      – Я присоединюсь позже, – пообещал волхв.

      – Спасибо!

      – Не повторяй слепо это христианское слово, оно означает – «спаси бог», а нас ни к чему спасать. Лучше говори – благодарю.

      – Спа… благодарю, – проговорил сбитый с толку Максим.

      – А не за что еще. Проявишь свои способности, поднимешься на горку, тогда и поблагодаришь. Думай, отрок, тебе есть куда идти. Прощай пока.

      – До свидания…

      Последние слова Максима повисли в воздухе. Волхва и его спутника уже не было рядом, они исчезли, словно растворились в воздухе.

      Максим потоптался по скрипучему снежному тротуару, озираясь, подумал, уж не пригрезилась ли ему встреча с носителями русской традиции, как называли себя незнакомцы. И словно в ответ на его мысли фонарь на столбе вспыхнул ярким светом, разгоняя ночную тьму.

      Глава 6

      Громов

      Лежачего не бьют, а терпеливо дожидаются, когда он встанет.

      Эту шутку Антон Громов припомнил, с трудом поднявшись утром, чтобы идти на работу. Доплелся до ванной, прополоскал рот, хотя лучше не стало: во рту сохранились особый шершавый запах и горечь, характеризующие состояние похмелья. Вчера он с кем-то снова пил пиво, потом какую-то бурду, остальное осталось за кадром. Добирался он до дома, а точнее, до съемной квартиры, которую делил с одним белорусом, подрабатывавшим в Костроме на стройке, уже на автопилоте. Вспомнилось еще одно ироническое изречение: реальность – это иллюзия, вызываемая отсутствием алкоголя.

      Криво улыбнувшись, Антон поскреб пальцем двухдневную щетину на щеках и решил не бриться. Дрожали руки. И вообще не хотелось жить.

      Петро Дмитрич, сосед, уже ушел. Он вставал рано, а приходил поздно, работал как вол, не жалея сил, чтобы вернуться в Гомель с приличной суммой денег. Антон даже ему иногда завидовал, так как этот спокойный уравновешенный человек имел цель в жизни. В отличие от Громова.

      Доев вчерашний салат из одуванчиков и крапивы, Антон запил завтрак чаем с черствым хлебом, собрался кое-как и поплелся на рынок, где подрабатывал грузчиком у одного из коммерсантов, имевшего три продуктовые палатки.

      Так он жил уже почти год, уйдя из семьи, оставив жену