Чевенгур. Андрей Платонов

в комнате рожала женщина и всю ночь громко тосковала. Муж ее бродил без сна, шагая через Дванова, и говорил себе с удивлением: «В такое время… В такое время…»

      Он боялся, что в беде революции быстро погибнет его рождающийся ребенок. Четырехлетний мальчик просыпался от громкой тревоги матери, пил воду, выходил мочиться и глядел на все как посторонний житель, – понимая, но не оправдывая. Наконец Дванов неожиданно забылся и проснулся в тусклом свете утра, когда по крыше мягко шелестел скучный долгий дождь.

      Из комнаты вышел довольный хозяин и прямо сказал:

      – Мальчик родился!

      – Это очень хорошо, – сказал ему Александр и поднялся с подстилки. – Человек будет!

      Отец рожденного обиделся:

      – Да, коров будет стеречь – много нас, людей!

      Дванов вышел на дождь, чтобы уходить дальше. Четырехлетний мальчик сидел в окне и мазал пальцами по стеклу, воображая что-то непохожее на свою жизнь. Александр махнул ему дважды рукой на прощанье, но он испугался и слез с окна; так Дванов его больше и не увидел и не увидит никогда.

      – До свиданья! – сказал Дванов дому и месту своего ночлега и пошел на Лиски.

      Через версту он встретил бодрую старушку с узелком.

      – Она уже родила! – сказал ей Дванов, чтобы она не спешила.

      – Родила?! – быстро удивилась старушка. – Знать, недоносок, батюшка, был – вот страсть-то! Кого ж бог послал?

      – Мальчик, – довольно заявил Александр, как будто участвовал в происшествии.

      – Мальчик! Непочетник родителям будет! – решила старуха. – Ох, и тяжко рожать, батюшка: хоть бы мужик один родил на свете, тогда б он в ножки жене и теще поклонился!..

      Старуха сразу перешла на длинный разговор, ненужный Дванову, и он окоротил ее:

      – Ну, бабушка, прощай! Мы с тобой не родим – чего нам ссориться!

      – Прощай, дорогой! Помни мать свою – не будь непочетником!

      Дванов обещал ей почитать родителей и обрадовал старушку своим уважением.

* * *

      Долог был тот путь Александра домой. Он шел среди серой грусти облачного дня и глядел в осеннюю землю. Иногда на небе обнажалось солнце, оно прилегало своим светом к траве, песку, мертвой глине и обменивалось с ними чувствами без всякого сознания. Дванову нравилась эта безмолвная дружба солнца и поощрение светом земли.

      В Лисках он влез в поезд, в котором ехали матросы и китайцы на Царицын. Матросы задержали поезд, чтобы успеть избить коменданта питательного пункта за постный суп, а после того эшелон спокойно отбыл. Китайцы поели весь рыбный суп, от какого отказались русские матросы, затем собрали хлебом всю питательную влагу со стенок супных ведер и сказали матросам в ответ на их вопрос о смерти: «Мы любим смерть! Мы очень ее любим!» Потом китайцы сытыми легли спать. А ночью матрос Концов, которому не спалось от думы, просунул дуло винтовки в дверной просвет и начал стрелять в попутные огни железнодорожных жилищ и сигналов; Концов боялся, что он защищает людей и умрет за них задаром, поэтому заранее приобретал себе чувство обязанности воевать за пострадавших