Жизнь. Книга 3. А земля пребывает вовеки. Нина Федорова

выслушивала Милу, по временам сплёвывая на ковёр: ничего, потом сами почистите!

      Не менее ужасны для Головиных были и визиты Попова.

      Он не имел привычки приходить, как все, через двери. Он не звонил никогда. Казалось, он проникал в дом через стены. Его появление было внезапно, неожиданно. Он вдруг возникал в раме открытого окна и, перемахнув одну ногу в комнату, сидел верхом на подоконнике, подмигивая насмерть испуганной Миле: «Не ожидала?»

      Он выглядывал вдруг из-за длинной занавеси в столовой: «Ку-ку!» И когда Мила хваталась за сердце, сообщал: «Наше вам почтение!»

      В парке Мила вдруг видела его прячущимся за ствол дерева. Или вдруг он оказывался рядом с ней в саду, на скамье: «Здравствуйте, пожалуйста!» Он протягивал ей свою страшную руку. Рука эта казалась ей нечеловеческой.

      Однажды она чуть не наступила на него, найдя его спящим на траве у беседки.

      Бедная, бедная Мила! Увидев Попова, и всякий раз испугавшись чрезвычайно, она не убегала, нет, она старалась разговором удержать гостя там, где она его нашла, чтобы он не вздумал рыскать по дому в поисках за нею: в доме скрывался Димитрий.

      Между прочим, Попов не мыслил зла: он навещал свою невесту, Людмилу. Он понимал: за барышней, будущей невестой, надо поухаживать, с нею надо «играться».

      Страх, испуг Милы он понимал как выражение скромности. Её разговор льстил ему: «интересуется», голубка!

      Он взял привычку в её же саду сорвать цветок и поднести ей.

      – Пахучий! Вам: от сердца! Не видал таких цветов нигде. Как будет их имя?

      – Гелиотроп, – шептала Мила.

      Попов издавал протяжный свист: словечко!

      Он был – по-своему – внимателен к ней и нежен. Каковы бы ни были его прежние отношения к женщинам, невесту свою, свою Людмилу он хотел завоевать рыцарски, ухаживанием, по всем правилам изящного кавалерского искусства.

      Он начал заботиться о своей наружности.

      Всякий раз, как он появлялся в «Усладе», было что-либо новое в его наружности или одежде, и он сам обращал внимание Анны Валериановны и Милы на обновку. То это были часы с чьей-то монограммой и золотою цепью, то кольцо с бриллиантом на его пальце.

      – Приобрёл. Ну, ободок кольца давал увеличить. Не лезло.

      Он им показывал чудесные жемчужные запонки, которые носил в кошельке, завёрнутые в обрывок газетной бумаги; или же он демонстрировал новый фасон усов, бороды или новый пробор на голове, спрашивая мнение Анны Валериановны и Милы, так ли лучше или как прежде было.

      Он хотел поразить их, восхитить собою.

      Дела его шли хорошо. Да и Оливко не мог жаловаться. «Сотоварищи» Попов уже не раз «наведался» к Фоме Камкову, и вначале этим в городе никто не возмущался. Затем посетили кое-кого из других. Но этого пока было недостаточно. Попов торопился обеспечиться так, чтобы «на всю жизнь».

      Раз он попросил у Головиных «дамского» совета: хотел поставить золотые коронки на зубы, для красоты исключительно, так как зубы были у него все целы. Полагая, что женщины понимают красоту больше, чем мужчины,