Неупиваемая чаша. Иван Шмелев

проклятущий на мельнице, не по своей воле! Туточки верховой погнал на деревню, кричал…

      Завертела его как бешеная, зацеловала. Возрадовался Илья в сердце своем и не сказал никому про свою молитву.

      Положил господь на весы правды своей слезы рабов и покарал тирана напрасной смертью.

      Всю жизнь снился Илье старый барин: мурластый, лысый, с закатившимися под лоб глазами, в заплеванном халате, с волосатой грудью, как у медведя, и ногами в шерсти. И всю свою недолгую жизнь говорил Илья в тягостную минуту старухину молитву.

II

      Стал на власть молодой барин, гвардии поручик Сергий Дмитриевич. Приехал из Питера – при старом барине бывал редко – и завел псовую охоту на удивленье всем. Стало при нем много веселей. Старый медведем жил, не водился с соседями, а молодой погнал пиры за пирами. Завел песельников и трубачей, поставил на островке «павильон любви» и перекинул мостки. Стали плавать на прудах лебеди.

      Опять отошел Илья к отцову делу: расписывал на беседках букеты и голячков со стрелками – амуров. Не хуже отца работал.

      Добрый был молодой барин, не любил сечь, а сказал:

      – Надо вас, дураков, грамоте всех учить: ученье – свет!

      Призвал молодого дьячка Каплюгу с погоста да заштатного дьякона, пьяницу Безносого – провалился у него нос, – и приказал гнать науку на всех дворовых – стариков и ребят. Вырезал себе Безносый долгую орешину и доставал до лысины самого заднего старика, у которого и зубов уже не было. Плакали в голос старики, молили барина их похерить. А Безносый доставал орешиной и гнусил:

      – Не завиствуй господской доле! Господская наука всем мукам мука!

      Кончилось обученье: нашли Безносого под мостками в Проточке, у полыньи: разбился во хмелю будто.

      Выучился Илья у Каплюги бойко читать Псалтырь и по гражданской печати; и писать и считать выучился отменно. Пришел барин прослушать обученье и подарил Илье за старание холста на рубаху, новую шапку к зиме и гривну меди на подмонастырную ярмарку, что бывает на Рождество Богородицы.

      Памятна была Илье та первая гривна меди.

      Пригоршню сладких жемков, корец имбирных пряников и полную шапку синей и желтой репы накупил он на ярмарке; три раза проползал под икону за крестным ходом и щей монастырских с сомовиной наелся досыта. Слушал слепцов, нагляделся на медведя с кольцом в ноздре. Помнил до самой смерти тот ясный, с морозцем, день, засыпанные кистями рябины у монастырских ворот и пушистые георгины на образах. А когда возвращался с народом через сосновый бор – вольно отзывался бор на разгульные голоса парней и девок. Пели они гулевую песню, перекликались. Запретная была эта песня, шумная: только в лесу и пели.

      Пели-спрашивали – перекликались:

      С' отчево вьюгой-метелюжкой метет.

      С' отчево не все дорожки укрыет?

      Одну-ю и вьюжина не берет?

      А какую вьюжина не берет?

      Всю каменьем умощенную,

      Все кореньем да с хвощиною!

      А какую метелюга не метет

      Ой, скажи-ка,